Принимать его я повадился два года назад.
«Не надо пить такой крепкий кофе, — сказало сердце, — мне
тяжело».
«А мне без него сонно», — ответил мозг.
Сердце и мозг заспорили. Как всегда, победил мозг и предложил
запивать кофе лекарством. Теперь каждое утро к черному подъезду
приходит не только молочница, зеленщица и мальчишка из пекарни, но
и ученик аптекаря с недавно сделанной пилюлей. Она стала условием
моего ежедневного кофе, а бумажка от нее — любимой игрушкой
Крошки.
Любимой, но недолгой. Основное удовольствие от бумажки в том,
что ее можно порвать в клочья. Когда обрывки стали такими мелкими,
что не поиграешь, над столом опять возвысилась мордочка, а цепкие
лапы утянули ложку. Она не успела долететь до паркета, как Крошка
ухватила ее зубами и начала перекатываться на полу, подбрасывая
добычу, будто вместо пойманной мышки забавлялась рыбкой.
Интересно, как сохранились катланки? Они не только живут в диких
зарослях, но встречаются и в засохших садах Города. Может, дело в
суеверии: убить катланка — к несчастью? Может, им просто везет?
Может, их боятся?
Как выжил я — тоже непонятно. Я, князь Этьен зи Ома, уже пятый
год один из четырех столпов Совета блюстителей Добродетели. Каждую
неделю «Листок свободы» выходит с заглавной статьей, объясняющей,
за что меня пора казнить. Странно, не правда ли?
***
Все началось с того, что король на меня обиделся за мнение о
принципах налоговой системы. Три года спустя простил и пригласил на
Осенний бал. Как позже выяснилось, с последствиями различной
степени несчастья.
О новом королевском фаворите — графе Оллере зи Бента — я слышал
многократно, но уединение не позволяло познакомиться с ним поближе.
Другое имя — Оллер зи Реген, владеющий не графством Бента, а самим
королем, — тоже было на шепотливом слуху. Граф боролся с некрасивым
слухом тем, что не пропускал ни одной из красавиц, побеждал и
хвастался победами на весь королевский двор.
Увы, с моей супругой получилось именно так. С разрешения его
величества или без разрешения он принес из сокровищницы сундучок
покойной королевы-матери, позволил моей жене надеть драгоценности,
а лучший придворный живописец уже к вечеру вручил ей почти
просохший портрет.
— Если тебя это обижает, дорогой, давай уедем в загородный
замок, — проворковала супруга.