«Мечтательность нашего времени грозит превзойти все увлечения былых времён… Нелепое, невежественное убеждение, что мы, теперешние люди, лучше, выше людей прошлых времён; нелепая убеждённость, что здесь, на земле, возможно какое-то благополучие, мирящееся со всеми противоречиями нашей судьбы и природы – эти мысли, свидетельствующие о крайней дикости наших умов и сердец, о том, что в нас заглохло истинное понимание и чутьё вещей – господствуют повсюду в наше просвещённое время».
«Может быть, нам /т. е. России/ суждено представить свету самые яркие примеры безумия, до которого способен доводить людей дух нынешнего просвещения; но мы же должны обнаружить и самую сильную реакцию этому духу…»
«Итак, есть случаи, есть положения, которые хуже всего, что обычно считается самым худым на свете – хуже греха и преступления. В грехе можно раскаяться, преступление искупается самым сознанием виновности, но мучиться самому и мучить других, не чувствуя себя ни в чём виноватым – вот горе самое тяжкое».
«Одно из самых дурных последствий демократии состоит в том, что общественное дело стало добычею особого класса политиканов, людей посредственных и ревнивых, естественным образом мало уважаемых толпою…»
О средневековом мирочувствии (мне кажется поразительно верным): «В настоящем состоянии общества преимущества, которые один человек имеет над другими, стали вещами исключительными и личными; наслаждаться удовольствием другого или благородством другого кажется дикостью; но не всегда так было. Когда Губбио или Ассизи глядел на проходящую мимо свадебную кавалькаду своего молодого господина, никто не завидовал. Тогда все участвовали в жизни всех, бедный наслаждался богатством богатого, монах радостями мирянина, мирянин молитвами монаха; для всех существовали искусство, поэзия, религия».
В последнем утверждении, которое легко оспорить и просто осмеять, веет тот дух идеальной истины, который с трудом «выпаривается» из истории эпох, но который только и делает возможным трезвое и «художественное», образное и цельное восприятие отрезка исторического времени, недоступного уже непосредственному опыту.
«Революция окончательно стала противорелигиозною и безбожною. Общество, о котором она мечтала… есть род армии, состоящей из материалистов, в которой дисциплина заменяет добродетель… Зависть заключает в себе всю нравственную теорию этих мнимых основателей наших законов».