Аппетит был загублен напрочь, и потому, когда отец наконец-таки начал трапезу, я положила к себе пару блюд абсолютно не глядя. Затем и вовсе долгое время задумчиво возила самые крупные из кусков овощей по тарелке, не решаясь отправить в рот хоть один.
Но стоило лишь подумать про бурную ночь или несколько ночей (воспоминания в голове размывались на определенном моменте), как мои щеки запылали пунцовым цветом. Радовало одно: отец и сестра со своей новой подругой-хранительницей уже успели удалиться, пока я самозабвенно атаковала рыбный салат куском картошки.
— Была зверски голодна и не ешь совсем, — укорила меня мать, пересаживаясь на стул поближе.
— А у меня пропал аппетит. — И, между прочим, это была чистая правда.
— Так не пойдет, девочка моя. Возьми и выпей.
С этими словами матушка-королева протянула мне флакончик с прозрачной жидкостью. Ан нет, не совсем, при внимательном разглядывании жидкость внутри пару раз блеснула позолотой.
— Что это? — не удержалась от вопроса я.
— Полезный настой. — И, уверенно встречая глазами мой изучающий взгляд, Орсиния прибавила со вздохом: — Абсолютно ничего дурного.
Прислушавшись к внутренним чувствам, пришла к выводу, что это правда. Поэтому откупорила пузырек и выпила. Противная горькая гадость обожгла горло чуть ли не до слез.
— Вот и хорошо, — кивнула мать, поднимаясь со стула.
— И что же это было? — еле-еле просипела я.
День на удивление изобиловал сплошными обидами, причем преимущественно только моими. Но мать не ответила, отмахнувшись:
— Потом, дочка, все потом.
А после и вовсе оставила одну со своими внутренними думами и, чего уж там скрывать, полной тарелкой непригодной к употреблению еды.
4. Глава 4
Королевство Угедаг. Шервиль. Замок Луар Шер. Инквизиторы
— ГДЕ ОНА?! — орал сам Нирикус Ортибах, потрясая своими перстами в воздухе: — ГДЕ СМЕРТНИЦА?!
— Дык здесь была… — Незадачливый инквизитор-страж кивнул в сторону помойной кучи, собравшейся возле шеста, к которому еще несколько дней назад была привязана блудница.
— О великий Нирикус, — начал было дрожащим голосом один из стоящих в балахонах из числа старших инквизиторов. — Так ритуал же полагает очищение в одиночестве. Потому народ и носа не казал на замковую площадь.
Вдруг гримасу ярости на лице его преосвященства сменил дикий страх, прежде чем он вымолвил трясущимися губами: