— Опустить мечи! Вторая победа за
Домом Вораз! Хранители видят всё!
Матушка прошептала:
— Как это возможно?
У меня тоже был такой вопрос и только
один ответ. Жаль, мне не с кем посоветоваться. Тени ничего толком
не знают о прахе своего господина, как и вообще об исарах. Они
появились только после гибели Ребела и исчезновения теней. Но
почему молчит отец? Он лучше других должен понимать, почему
срывались его умения, он лучше других должен знать, почему он
проиграл.
Я стиснул зубы, не давая вырваться из
себя словам, заставил себя ещё раз всё обдумать. И всё равно не
нашёл причины, по которой я должен молчать. Может, я, конечно,
сделаю только хуже, но...
Спохватившись, склонился к
матушке:
— Прах Безымянного. Яд против слабых
идаров, который наносят на клинки реольцы. Как его ещё используют,
если не на клинках?
Она растерянно пожала плечами:
— Н-не знаю.
В себя меня привела боль в зубах.
Кажется, я стиснул их так крепко, что они захрустели. Отец, почему
ты молчишь? Ты ведь не можешь не знать об этом исаре, который
ослабляет сильных идаров.
Почему ты не говоришь, что Вораз
использовали его против тебя? Неужели это невозможно доказать? Или
он наносится только на сталь и должен попасть в кровь?
Почему ты молчишь отец?
Позади, от лестницы, что вела на
трибуны, раздался голос:
— Достопочтенные Лиал и Идао, ваша
очередь пройти на поединок. Позвольте проводить вас.
Я всё ещё смотрел на поле. На отца,
который не принял помощи и хромая, уходил к своим воротам. На
толстяка Атия, что с улыбкой глядел ему вслед. На глашатая, на ложу
владетеля Первого дома севера. Ладно, отец. Я не настолько опытен в
этих делах, мне остаётся лишь довериться тебе. А тебе остаётся лишь
довериться мне.
Отвернувшись от поля, я столкнулся
взглядом с Идао. Он тут же жестом предложил мне идти первым:
— Приятель, тебя первым позвали, ты
первым и иди. Не буду вырывать у тебя эту честь.
Я заставил себя говорить
спокойно:
— Как скажешь, Идао.
Шагая по узкой галерее под трибунами,
слыша, как удаляются за спиной шаги моего будущего противника, я
старательно прислушивался к себе, не мелькнёт ли чувство слабости,
не немеют ли руки, не стискивает ли что-либо сердце?
И ничего не находил. Как не мог
понять, как и когда бы нас могли отравить. Мы с утра нич...
Я даже сбился с шага. Это мы с
матушкой с утра ничего не ели. Но отец ведь уходил вести с кем-то
переговоры о покровительстве. С кем? И что там произошло? Что он ел
и пил? Кто сидел напротив него? Не поэтому ли молчит отец, что
заговорить о прахе Безымянного означает обвинить этого человека, и
наше положение станет только хуже?