Играют в шахматы бомжи
Светло и беззаботно,
Как будто не прижала жизнь
К земле бесповоротно,
Как будто теплится в груди
Огарок прежней веры,
Как будто двигают ладьи
Не сволочи, а пэры,
Как будто вовсе не пусты
Дырявые карманы…
И ржут бомжи, и бдят менты,
Вкусив небесной манны.
Гудят последние троллейбусы,
Бредут усталые прохожие,
Гадающие судьбы-ребусы
И друг на друга непохожие.
Троллейбус, выплывший из полночи,
Набит толпою суетливою.
Седой старик, держась за поручни,
Глядит на девушку красивую.
А девушка совсем не чувствует,
Следя за окнами бегущими,
Как кто-то юности напутствует
Глазами, юность не имущими.
А свет – так падает невыгодно!
Тень резче скулы обозначила.
Он вышел. Но в ночи безвыходно
Спина сутулая маячила.
Троллейбус дальше мчался в сумерки,
Как жизнь – спешащая, неждущая.
В неоновом холодном сурике
Кто может знать свое грядущее?
Мы все когда-то станет старыми,
Рок разлучит нас неминуемый
С весенним смехом и гитарами,
Со всем, чего не оттоскуем мы.
Но в том ли дело – поздно, рано ли
Мы отойдём в ночные роздыми?
Как много тех, что в полночь канули,
Как мало тех, что пали звёздами!
Мы строили путь осиянный,
До неба добраться хотели,
Но стали чужими друг другу, —
Так сделал разгневанный Бог.
Понять мы не в силах ни слова
Из тех, что другие глаголят,
Мы только себя понимаем, —
Так сделал разгневанный Бог.
Тяжка ты, верховная кара!
Ведь нынче – что башня до неба! —
Халупу, и ту не построишь,
На разных крича языках.
О гордости, чести и славе,
О верности и благородстве,
О долге, о правде, о мире
На разных крича языках.
Все сдвинулись прежние меры,
Все стёрлись былые значенья,
Лишь деньги не вырвала буря,
Но деньги не мерят всего.
Великий хаос в Вавилоне
От грешного столпотворенья,
Великая купля-продажа,
Но деньги не мерят всего.
Несладко и с золотом нищим.
Мы с грустью теперь вспоминаем:
Был песней, связующей души,
Потерянный общий язык.
Когда-то ещё мы отыщем
Согласья чарующий раем,
Ласкающий грубые уши
Потерянный общий язык!
Я был один. И был один мой дом.
И был один в полу поющий гвоздь.
Но он пришёл, и мы уже вдвоём —
Я, дом и гвоздь, – и мой вечерний гость.
И был нарушен грусти карантин,
И новым был я, новому учась.
Но он ушёл, и снова стал один —
Дом, гвоздь и я… как собственная часть.