Волна, уходя, попыталась и его взять с собой, однако Макеев засопротивлялся. Он не хотел тонуть. Глупо тонуть в тот самый момент, когда наконец-то начинаешь все понимать.
Не без труда Макеев выбрался на берег, дополз до сухого песка, перекатился на спину и посмотрел вверх. Над ним, точно мягкая завеса, висело небо, полное незнакомых созвездий.
Одна звезда на мгновение вспыхнула чуть ярче, вроде как подмигнула, и Макеев сказал ей:
– Всё. С этого момента все пойдет по-другому. Клянусь.
Когда лежать надоело, Макеев сел, подсунув под себя пресловутый портфель. Получилось удобно.
Глаза привыкли к темноте, и океан казался не просто большим черным местом, а широким живым полем, которое дышало, перекатывалось и время от времени вспыхивало светлыми пятнами.
Макеев принялся рассуждать:
– Интересно, откуда свет? Я понимаю, было бы на берегу – это отель светится или дом местного рыбака. Но в океане? Может, это вода фосфоресцирует? Хоттабыч, ты как думаешь?
Старик, по обыкновению, не ответил.
Макеев повернул голову влево и увидел, что Исфандияр-ака сидит, сложив ноги по-турецки, руки на коленях, а лицо истекает ярко-серебряным светом.
Макеев даже загляделся.
А потом его осенило. Никакая старик не галлюцинация!
– Я понял, я все понял! – возбужденно заговорил Макеев. – Ты – это я! Мы даже с тобой похожи!
Макеев почесал щеку, на которой пробивалась суточная щетина, а Исфандияр-ака симметрично поднял свою руку и погладил длинную шелковистую бороду.
– Я же говорил! Ты – это я! Часть меня. Но почему я раздвоился?
Исфандияр-ака задумчиво поглядел в черноту, а Макеева осенило вторично.
– Потому что я отдал тебе все свои хорошие качества, вот почему.
Исфандияр-ака кивнул, подтверждая его правоту.
– А отдал я тебе их потому, что хотел сберечь. В том дерьме, в котором я живу круглосуточно, ничто хорошее уцелеть не может. Да что я тебе говорю? Ты и сам все это видел. Видел же?
Старик опять кивнул.
– Получается, что ты – мой золотой фонд. Хранилище. Только благодаря тебе я еще нормальный человек. Вот, например, те негры в аэропорту. Мне же взаправду было жалко этих гребаных ботинок. Хотя дома их целый шкаф. Реально вел себя, как жмот. Но мне было жалко только тогда, когда я – был я. А когда стал тобой, все вошло в норму.
Макеев похлопал по колену, отряхивая с шорт песок.