Однако сил уже не осталось. Макеев упал ничком и уткнулся лицом в песок, источавший острый запах не то йода, не то чего-то похожего, аптечного.
Внезапно он почувствовал, как около виска образовалось какое-то движение. Макеев отпрянул.
Песок вспучивался, разрываемый кем-то изнутри. Потом кучка разом сплющилась, и Макеев увидел маленького крабика, видимо, из тех удачливых мигрантов, которые уцелели, пересекая дорогу.
Малыш полз хоть и боком, но энергично. Шурх-шурх-шурх, и крабик уже миновал макеевское плечо.
Макеев с умилением наблюдал за игрушечным танчиком, оставлявшим после себя миниатюрную колею. Экий шустрячок! Молодец, так и надо – пробивать свою колею.
Макеев невольно шевельнул рукой, и движение оказалось фатальным. Хрупкий песок осыпался, погребая под собой краба.
А Макеев отчаянно испугался. Ведь он – как тот краб, увяз. Или нет! За последние тридцать лет проложил такую глубокую колею, что теперь невозможно из нее выбраться. Стенки слишком высоки, головой не пробьешь.
Макеев резко перекатился на спину.
Да, он освободился от бумаг, но что получил взамен? Пустоту.
Все хорошее отныне сосредотачивалось в Исфандияр-ака, а сам Макеев был пуст, как банка из-под пива, которое высосал великовозрастный балбес. Высосал и выбросил.
Так и Макеев – валяется на песке, одинокий, мокрый, опечаленный и злой.
Слева зашуршало, и Исфандияр-ака, как недавно в самолете, успокоительно похлопал Макеева по плечу.
– Не волнуйся. Сейчас ты вернешь себе то, что передал мне. Готов?
Макеев облизнул губы в ожидании чего-то значительного. Возможно, даже какого-то взрыва или сотрясения.
Но все получилось до обидного просто.
Исфандияр-ака поднял руку, и Макеев сделал то же. Они хлопнули друг друга по ладоням, точно футболисты, празднующие удачную передачу.
Несколько секунд Макеев напряженно прислушивался к своим ощущениям. Несколько секунд ничего не происходило.
А потом внутри стало что-то расти. Раздуваться, заполняя Макеева восхитительным чувством полноты.
Полноты жизни, полноты ощущений.
Гирька на часах неуклонно поползла вверх.
Макеев похлопал себя по груди, бокам, ногам. Снаружи тело осталось прежним, а вот внутри…
Наверное, то, что испытывал Макеев, и было настоящим счастьем.
Макеев оборотил счастливое лицо к Исфандияр-ака и с удивлением заметил, что старик словно истаял. Фигура казалась сотканной из дыма, и кое-где через полосатый халат просвечивали черные волны с белой кружевной пеной.