— Я бы вам помахал, крр-кх... да
руки заняты... потом как-нибудь.
Ключи с брелоком бросил туда же. Не
до торгов теперь. Шагнул в коридор из высокого, плотного
кустарника, моментально наколол пятку, но прыгать голышом, на одной
ноге — совсем уже перебор. Глянул на орла в вышине и двинулся за
коротышкой. Позади затрещало жарко, потянуло смолой и палеными
тряпками.
Похоже, одежда мне больше не
послужит.
***
Коридор оказался спиралью — три
круга, каждый меньше предыдущего — с башней в самом центре. Никак
иначе это сооружение не назвать. Снова камни, обмазанные глиной,
снова многоцветный птичий портрет, но уже в десяток метров высотой.
Настоящий орел как раз уселся на вершину башни, а шаман, или кто он
там, распахнул передо мною входной полог.
— А не боишься, кр-кх!? Я же смертью
пропитан. Или твоё кр-р-кх... лекарство уже подействовало?
— Там не было лекарства, — буркнул
бородач и взялся делать странности. Разгреб руками золу в большом,
глубоком очаге посреди башни, пошептал, плюнул трижды, указал мне
гостеприимно на эту ямку:
— Там был лишь яд, в другом кувшине.
Ложись-ка сюда.
Ответить я не смог — слишком много
сил ушло на простое сгибание конечностей. Улегся в мягкое,
невесомое, шаман наклонился и пошевелил стрелу.
— Закрой глаза...
Хрусть! Боль пришла, наконец, но
поздно — бородач уже выдернул две половины древка, откинул в
сторону, принялся закидывать меня золой. Притащил откуда-то охапку
хвороста.
— Э-э, ты меня тут жарить собрался?
Я невкусный!
Похоже, эта фраза вообще не удалась.
Великий Пхе проигнорировал, ветки запылали с треском, пришлось
вдохнуть дымок всеми легкими.
И уснуть. В который раз уже за эти
сутки...
***
Здесь снова был толстяк. Чуть
серьезнее лицом, чем прежде, но всё в том же окружении посуды.
— На-ка, глотни, болезный!
— Благодарю, — моя рука потянулась
сама собой, взял у «второго я» большую, мутного стекла бутылку. Не
пустую, судя по весу.
— Мне сегодня уже предлагали
поправиться, фиг знает, чем...
— Не бойся, малыш, это твоя удача!
Пробуй на вкус, впервые в жизни!
— Хрена ли «впервые»? Нормально мне
везло, как всем. Больше-меньше...
— Ага, в плепорцию, как сказали бы
триста лет назад. Мы все учились понемногу, чему-нибудь и
как-нибудь!
Последнюю фразу он произнес с
«поэтическим» подвыванием, а я, наконец, дернул пробку и глотнул.
Лишь бы не слышать вот это всё!