– Меня поперли из «Аттрактив», – пожала плечами я, – видимо, ты был прав. Я не создана для подобной работы.
– И где ты теперь?..
– Кафе на Мемориал-Сквер. Там неплохо…
– Не тараканник возле вокзала?
Я очень убедительно возмутилась – ему необязательно знать, что изначально были попытки устроиться сначала в «Сабвэй» возле Северного вокзала, но Женевьева предложила мне идти в «Бино».
– Сколько?
– Что? – не поняла я.
– Зарплата! – Джейк потёр указательным и средним пальцами о большой.
– Семь баксов в час, – пожала я плечами.
Он неуверенно покивал головой:
– Квартиру вернёшь, если станет тяжко.
– Я ни за что не верну квартиру! – прошипела я, глядя, как Холли бросает уточкам солёные крекеры. Интересно, утки едят соль? – Что я буду делать без нее?
Джейкоб промолчал. Я вздохнула и опустила взгляд на сцепленные пальцы.
– Есть ещё… кое-что.
– Выкладывай, – Джейк напрягся, но постарался это скрыть.
– Недавно я была в больнице. Делала кое-какие анализы… Врачи сказали, что я никогда не смогу иметь детей.
Повисло тяжелое молчание, нарушаемое только радостными воплями школьников, носящихся по парковой дорожке. Под подошвами их кроссовок весело поскрипывал песок. Я не поднимала глаз, глядя на ногти, покрытые облупившимся черным лаком (да уж, леди из меня…). Спустя несколько тысяч лет Джейкоб очнулся от оцепенения, зябко повёл плечами и прочистил горло. Вокруг его глаз скопилась стайка морщинок.
– То есть, дядей я не стану? – с напускным спокойствием произнёс он.
В глазах назревали слезы, поэтому я вздернула подбородок и часто заморгала, стараясь остановить надвигающийся потоп. Одинокая капелька влаги все же просочилась сквозь барьер из накрашенных ресниц и скользнула по щеке. И тут Джейк сделал то, чего не делал ни разу за двадцать три года – он меня обнял. Неуклюже, за плечи, но это точно было объятие.
– Эй, – неловко произнёс он, – ты сильная женщина. Я никогда не видел, чтобы ты плакала – ты всех и всегда вела за собой. Я-то знаю, что нельзя быть машиной, не знающей эмоций и боли, но теперь тебе просто необходимо поплакать. Приди домой вечером, уткнись в подушку – и кричи, кричи, плачь. Сломай что-нибудь, чтобы завтра назвать себя идиоткой, только сама не ломайся. Душа человека без слез становится пустыней.
Я уткнулась в твёрдое плечо Джейкоба и моргнула. Одинокая слезинка вновь брызнула с ресниц – и упала на серую ткань пиджака. Вот черт, пятно останется…