Верона тоже вспылила:
– Мама, оставь, пожалуйста! Возможно, карты не действуют вне своего измерения! Здесь у нас всё другое! Магнитные колебания, электромагнитные волны! Радиоизлучение! Информация не улавливается!
– Проверь на другом на ком-нибудь!
– На ком?!
– На Виргарте Марвенсене!
– Хорошо! – согласилась Верона. – Я, конечно, могу попробовать, но что мне тогда использовать?! Получить его фото с автографом возможности не представилось!
– Тогда проверяй на Джоне. От него здесь вещей предостаточно.
– А вдруг он сейчас в Иртаре?!
– Попытка не пытка, знаешь ли!
Верона сбегала в комнату и вернулась обратно с книгой – аполлинеровским сборником, в котором хранилось главное – письмо от экдора проректора и обрывки его фотографии. И конверт, и обрывки портрета временно были изъяты и просто отложены в сторону. Проследив за этими действиями, Режина предположила:
– Это, видимо, что-то ценное? Равноценное по значению?
– Это – письмо от проректора и то, во что Гренар в мае превратил его фотографию. Он вырвал её из книги. Она там была напечатана, в одном арвеартском издании.
– Можно? – спросила Режина и, получив разрешение, склонилась к столу – над бумажками.
У лампы роились мошки, дым поднимался над пепельницей. Верона, присев на лавку, взялась тасовать колоду, а Режина какое-то время изучала обрывки – измятые, поднося их к свету по очереди, и в какой-то момент прошептала:
– Он – синеглазый, правильно? А ресницы и брови – тёмные. Ты говорила, по-моему, что он и папа – ровесники?
– Ему сорок шесть будет осенью.
– Он холост?
– Пишет, что холост. Что целиком и полностью посвятил себя Академии.
– Оставь мне его фотографию. Я попробую сделать что-нибудь. Попробую склеить как-нибудь.
Возникла лёгкая пауза, со стороны Вероны полная недоумения, а со стороны Режины – очередным прикуриванием – философским по содержанию. После второй затяжки она спросила с иронией:
– А что тебя удивляет? Я могу хоть раз наконец-таки проявить хоть в чём-то участие?
– Конечно ты можешь, мама, но в обмен на одно обещание. Когда ты ко мне приедешь, и он пригласит нас куда-нибудь, то ты не будешь отказываться, как бывало в случаях с Гренаром.
– Постараюсь, – сказала Режина и, забрав со стола «Минотавр» и обрывки портрета проректора, направилась в свою комнату, а Верона, подумав: «Странно… Странно и неожиданно…» – приступила к раскладу – недолгому и, как ей тогда казалось, скорее всего – напрасному.