В лицо пахнуло прохладным, йодистым запахом моря…
Тетка удивительно ориентировалась почти в полной темноте и
достаточно уверенно тащила меня куда-то. Наконец ветерком разогнало
тучки, розовый лунный свет стал ярче, и я стала смутно различать не
только запах, но и отдаленный шум моря где-то за спиной.
Слабо трепыхнувшись, вывернулась из рук женщины и обернулась. Мы
находились на возвышении, а где-то там, внизу, не так и далеко
плескало волнами море. Берег мне был не виден – его скрывали
стоящие на уступ ниже меня домишки, но кусок воды с яркой лунной
дорожкой, дробящейся от ветра на блики и вновь сливающейся в одну
тропинку, мне был хорошо заметен.
От дома мы отошли совсем недалеко. Женщина раздвинула какие-то
тряпки, и я увидела нормальную вонючую выгребную яму. Только вместо
привычной деревенской будочки, стены состояли из чего-то
непонятного, вроде клочкастой ткани. Впрочем, рассматривать мне
было некогда…
-- Все?
Я молча кивнула головой, все еще страшась заговорить, хотя
понимала ее прекрасно. Женщина вновь попыталась подхватить меня, но
я отодвинулась. Настаивать она не стала. Повернулась и пошла к
дому, приговаривая:
-- Как третьего дня тебя принесли, так ты в себя и не приходила.
Я в храм два медяка снесла и свечку купила – все молилась
милосердной Маас, чтоб она нас с тобой, сирот, пожалела. Она и
пожалела, заступница наша!
В доме, укрытая от уличного ветра, я почувствовала, что озябла.
Женщина заметила мое движение и охнув, куда-то метнулась:
-- Сейчас, сейчас Мари, подожди, радость моя.
Она вернулась почти мгновенно, сняв в углу комнаты висящую на
стене тряпку, и накинула ее на меня. Меня резануло чужими яркими
запахами, нереальностью ситуации и одновременно резкой
материальностью этого мира.
Шерстяная шаль кололась, немного пахла рыбой, дымком, и, как ни
странно, чем-то родным и привычным, надежным и успокаивающим.
Женщина между тем подталкивала меня к широкой скамейке у стола:
-- Садись, Мари, садись. Сейчас похлебки тебе налью – два дня
ты, бедняжка, не ела.
Женщина зашла в угол, который я еще толком и не видела – он
находился в изголовье моего топчана. Там, в довольно большом
камине, покрывалась холодным серым пеплом небольшая, тускло
отсвечивающая горка угля. Над этой горкой, прямо в жерле камина
стояла непонятная металлическая конструкция с закрепленным на ней
большим котелком.