На дорогу выруливаю с полной кашей в голове и раздраем в душе; меня разрывало в двух направлениях: сделать то, для чего приехал сюда, и послать всё к чёрту и попытаться спасти девушке жизнь. Вот только следующее задание мы с братьями не получим, пока Смерть и другие Всадники не удостоверятся в том, что выполнено предыдущее. Возможно, есть способ обмануть Смерть – заставить его поверить в успешное выполнение задания и при этом сохранить девушке жизнь – просто я пока о нём не знаю.
«Даже не думай, сын! – тут же перебивает мои мысли голос – на этот раз отцовский. – Если ты её не убьёшь – я сам приду за ней!»
От такой неприкрытой угрозы мои пальцы обхватывают руль практически до хруста пластикового покрытия; перед глазами встаёт лицо с голубыми глазами, из которых медленно уходит жизнь, и я, что есть дури, втапливаю педаль тормоза в пол. Принц, сидевший рядом, впечатывается лбом в приборную панель, сзади раздаётся шипение пополам с ругательствами, но я всё это воспринимаю побочно.
«Не смей её трогать!» – рычу, но отец лишь усмехается.
«Это будет крайняя мера – на случай, если ты снова не справишься со своими обязанностями».
«Да иди ты к чёрту! Надо было раньше об этом думать!»
– Какого хрена?! – ревёт за спиной Игнат утробным рыком.
Пытаюсь дышать медленнее, чтобы восстановить контроль, но получается... да никак не получается.
– Сядь за руль, – киваю Принцу.
Пока мы меняемся местами, он не сводит с меня прицельного взгляда, будто ждёт, что я в любую минуту могу слететь с катушек и выкинуть какую-нибудь хрень в стиле Игната. Сажусь на пассажирское сиденье одновременно с Принцем, но на этом активность брата заканчивается.
– Мы не двинемся с места, пока ты не скажешь, что, чёрт возьми, происходит!
От того, насколько эмоциональным получилось у него обвинение, подозрительно щурюсь: может, он пару сотен лет назад тоже отхватил часть моего наказания, и потому у него с тех пор вечно морда кирпичом? Но выбора особо не было – брат вполне себе сдержит своё слово – поэтому я просто вываливаю на них всё. Они слушают меня с абсолютно непроницаемыми лицами, и только Принц иногда хмурится и мрачно усмехается, когда я упоминаю в разговоре отца. А к концу монолога, когда мои лёгкие горят, словно от нехватки кислорода, я чувствую что-то вроде облегчения от того, что не один теперь в курсе всего этого дерьма.