Дурацкое сравнение. Я как будто хренов романтик, а
ведь не должен смаковать моменты.
Но, увы, башка словно отключается и способна только
на сумбурные сомнительные мысли. Я с трудом контролирую себя — такое ощущение,
что дорвался. Поднимаю ей футболку, выцеловываю на дрожащем хрупком теле
какие-то узоры, ласкаю языком, покусываю, оставляю засосы, пока руки наощупь
пытаются освободить девчонку от лифчика. Кто вообще носит лифчик дома, что за
фигня?..
Впрочем, она вообще стала куда более закрыто
одеваться с тех пор, как я приехал. Тех коротеньких шортиков не видать, а жаль.
Хочу снова смотреть на неё в них. А лучше без. Без вообще всего.
В безумстве опускаю руку к резинке её домашних
штанов. Глажу большим пальцем выпирающую тазовую косточку, одновременно
поцелуем поднимаясь выше, к груди, второй рукой открывая себя больше доступа.
Скорее где-то на задворках подсознания улавливаю, что Мила всё это время тоже
не бездействует. То ногтями сильно впивается мне в плечи, то оттягивает за
волосы в попытке отстранить, то крупно дрожит, то бьётся в моих руках. Мне всё
это почти не ощущается, упорство и безумная жажда перекрывают реальность.
Жарко дышу, оставляя на нежной коже ощутимо яркий
засос, и начинаю стягивать ей штаны вниз. Мила вздрагивает и что-то быстро
говорит слабым охрипшим голосом. Вроде слышу «пожалуйста».
Вскидываю на неё взгляд и замираю. Не знаю, какие
там были другие слова, но сразу понимаю, что меня просили, буквально умоляли
остановиться.
На лице Милы ни тени наслаждения или желания. Она
смотрит на меня с таким ужасом и страхом, что моё возбуждение как отрезает.
Только и могу, что растерянно и медленно подниматься с неё. Девчонка при этом
моём действии сразу отползает и судорожно пытается поправить одежду. Её грудь
тяжело вздымается, волосы в беспорядке, а губы дрожат. Всё
это отзывается во мне странным оцепенением. Ощущение как в детстве, когда
нечаянно сломал, разбил какую-то важную вазу.
Хотя нет. Оно сейчас даже более стрёмное. Тяжело
дышу, а сердце бешено бьётся. Пытаюсь напомнить себе, что ничего такого не
произошло. Разве я насильник, если вовремя остановился?
— Я… Я говорила с тобой, как с братом! — выпаливает
срывающимся голосом Мила, и я аж вздрагиваю.
Не думал, что она мне вообще что-то скажет. Встаёт
вся такая напуганная, пятится к двери, смотрит обвинительно. Явно старается
держаться, чтобы не разреветься и меня ещё к совести призвать.