Пробегаю взглядом по разложенным на
равные кучки мешкам, и в уме у меня вдруг возникают странные цифры:
«Девять куч, в каждой по восемь мешков и еще одиннадцать по четыре.
В целом, сто шестнадцать». От удивления произношу эту цифру вслух и
тут же вздрагиваю от неожиданности. Стоящий ко мне спиной Фарон,
резко развернувшись, уставился на меня прорезями цепких колючих
глаз.
– Что ты сказал? – Голубая купеческая
каста на морщинистом лбу поплыла вверх, усиливая раздраженное
удивление на вытянуто-аскетическом лице квестора.
Меньше всего мне хотелось бы сейчас
неприятностей с таким человеком как Фарон, и я не знаю, что
ответить, поскольку и сам не очень-то понимаю смысл того, что
произнес. Пока я ошарашенно молчу, писарь, разглядывавший свой
список, вдруг нагнулся к уху квестора и прошептал:
– Мой господин, такая цифра у нас
была, когда мы пересчитывали во второй раз.
Вот тут я пораженно понимаю, что не
задумываясь, мысленно задал вопрос и мгновенно получил ответ –
сколько точно мешков свалено здесь во дворе.
Недовольно зыркнув на своего
помощника, квестор вновь повернулся ко мне.
– Я задал тебе вопрос. – Не сулящий
ничего хорошего взгляд вонзился мне в лицо, – Отвечай.
Опустив глаза в землю и изображая
покорнейшее смирение, бормочу:
– Я никого не хотел обидеть. Только
пересчитал мешки. У меня вырвалось случайно.
Глубокая озадаченность собралась
складками на лбу квестора, и я осознаю, что они с писарем уже
несколько раз пересчитывали мешки и каждый раз получали отличный от
предыдущего результат. Словно в подтверждение моей догадки, Фарон
остановил мой лепет.
– Ты хочешь сказать, что посчитал вот
так сходу? – Рука квестора вынырнула из-за спины и, отстегнув с
пояса кошель, высыпала на ладонь горстку серебряных монет.
– Сколько? – Заинтересованный взгляд
вновь уставился мне прямо в лицо.
Не успеваю даже мысленно повторить за
ним, а в голове уже рождается ответ.
– Двадцать семь. – Стараюсь
произнести уверенно, не отводя взгляда от буравящих меня глаз.
Пересчитав по одной, Фарон
глубокомысленно хмыкнул и обернулся к продолжающему подсчет мешков
писарю.
– Ну, что там?
Тот, закончив чиркать отметки на
вощеной табличке, удивленно воскликнул:
– Надо же, а этот паренек прав. Ровно
сто шестнадцать.
Поморщившись, словно ему очень не
хочется связываться с непонятным, но по долгу службы он обязан
довести дело до конца, квестор, уже не глядя на меня, пробурчал
почти скороговоркой: