– Ты хочешь бежать, четланский владыка? Не стоит, – продолжал
давить на меня жрец. – Косийоэса еще не решил, как поступить с
тобой, но, если ты побежишь – посчитает тебя врагом. И тебе некуда
будет уйти.
Я закусил губу. Прав гад! На все сто прав!
– Ну, и дальше что?! – выкрикнул я.
– Помочь тебе сможем только мы, – пауза. – Но мы еще не решили,
хотим ли тебе помочь.
Нет, поп определенно заслуженно здесь в главных ходит! Явно по
многим головам прошел.
– И что же вам нужно?
– Он, – и палец жреца однозначно уткнулся… в Облачного Деда.
– Чего?!
Я охренел. Вот нет другого более подходящего слова. А моего
медника-переводчика уже просто трясло! Он тщетно кутался в свои
многочисленные тряпки, но помогало мало. Старик прятал глаза, но я
видел их – глаза загнанного зверя. Не волка, не крысы даже. Глаза
овцы, которую прижали к стене.
Блин, куда мы пришли?!
– Дедушка, – тихо обратился я к бедняге. – Тебе… Тебе это чем-то
грозит?
Я никогда не был с ним особо близок. Облачный Дед для меня был
скорее инструментом, чем человеком. Но сейчас… сейчас я не готов
был отдавать его на растерзание даже ради спасения всех нас. Старик
был жалок… и мне было его жалко. Всем нутром, всем сердцем!
– Грозит… кажется, – голос Деда стал совершенно бестелесным. –
Но не тем, что ты подумал, владыка. Не смертью. Не муками.
– Ничего не понимаю, – я запустил левую пятерню в волосы и
повернулся к жрецам. – Чего вы от него хотите, ироды?
– Мы хотим осмотреть его тело.
А мне казалось, что сильнее я уже не охренею. Это что еще за
геронтофилия в отдельно взятом религиозном культе?
– Дедушка, – снова повернулся я к переводчику, у которого уже
вся кровь от лица отошла. – Ты только скажи – и я пошлю этих жрецов
куда подальше.
– Нет, – прошептал медник. – Что уж… Сам вас сюда привел… Да и
деваться нам некуда.
Облачный Дед пошел к главному жрецу. Тот потянул его – вежливо,
но настойчиво – к самому освещенному месту. Копи пеетао окружили
беднягу и стали бережно снимать тряпку за тряпкой. Охая и ахая. То
ли от обилия татух, то ли от безобразных складок и морщин, которые
избороздили всё тело медника. Когда, наконец, они обнажили его
грудь и сморщенное пузико, то все разом рухнули на землю с криком
«уихатао!».
Картина маслом: безобразный голый старик с мокрым от слез лицом
и шестеро жрецов, распростершиеся перед ними, только пятые точки
торчали. Попы робко тянули к деду руки, касаясь пальцами его
одутловатых ног.