— Я не верю в Бога, иначе не употребляла бы всуе его имя, —
отозвалась я, обведя взглядом очередную серую и унылую улицу. Том
на это пожал плечами, а я тихо добавила: — Знаешь, если Бог
действительно существует, то я бы не хотела с ним встретиться. Он
очень, очень жестокое существо…
Мой спутник явно не ожидал услышать что-то подобное и удивлённо
на меня посмотрел, а я вздохнула, вспоминая прошлое.
— В моём удостоверении не было указано, на какого врача я
училась… так вот, я училась на онколога. Это тот, кто лечит рак…
аномальные клетки в твоём организме, которые почему-то возникают и
быстро или медленно убивают тебя.
— И при чём здесь Бог? — непонимающе спросил он, и я в который
раз тяжело вздохнула.
— Рядом с нашим зданием находится институт детской онкологии. Я
работала со взрослыми, разумеется, но у меня сердце кровью
обливалось, когда я видела в коридорах центра мамочек с детскими
колясками, внутри которых лежали замученные химией лысые дети…
Пожалуй, единственным врачом, которым я точно никогда не смогу
работать, будет детский онколог. Это ужасно тяжело, не понимаю, как
другие с этим справляются.
Том продолжал непонимающе смотреть на меня, а я перехватила
выскальзывающий из-под мышки пакет и протянула:
— И мне намного приятнее думать, что они заболели по роковой
случайности, чем кто-то могущественный наверху допустил, чтобы
страдали ни в чём не повинные маленькие дети… Это слишком жестоко.
Это просто ужасно.
Больше никто из нас не проронил ни слова, да и беседа уже была
ни к чему: мы наконец пришли к приюту, и каждый направился по своим
комнатам прибирать купленные вещи. Правда, поднимаясь по лестнице,
я не выдержала и заглянула в ту самую дверь, за которой должен был
лежать бедный Сэмми, и он лежал там, в своей комнате… с головой
накрытый бело-жёлтой простынёй. Я была снова права, но от этого
никак не становилось легче: через три с половиной часа он был
мёртв.
***
После насыщенного шопинга и раскладывания покупок в шкаф я чуть
ли не бегом побежала вниз, в кухню, чтобы утолить многодневный
голод и не думать о том несчастном мальчике. И я даже чуть не
забыла непреложные истины, которые сама же и озвучила: нельзя после
голодовки набивать желудок! Трудно будет сказать, отчего же умереть
будет глупее — от резкого подъёма сахара в крови на десяток
миллимоль, или от динамической непроходимости, которая разовьётся в
недалёком будущем от того же переедания. Благо, что умные мысли
пришли в голову быстрее, чем я успела откусить хороший кусок хлеба.
Поэтому я раскрошила его под недовольные взгляды поварих,
готовивших ужин на весь приют, и насыпала в луковый суп,
единственным ингредиентом которого, похоже, был самый ненавистный
мне овощ. Но выбирать не приходилось.