- Все хорошо, сестра Маргрэт, я приду в себя, не беспокойтесь, -
я хотела кричать, пинать ногами все, что под них попадется, хотела
плакать так громко, чтобы меня услышал их чертов Бог, но мне было
жаль ее, а еще, жизнь научила меня быть сильной там, где кажется,
что выхода нет совсем.
- Еды сегодня не будет, у нас заканчивается вода, поэтому, вам
раздадут только сухари. Чистая вода только на питье, и советую вам
ограничить ее для тех, кто уже точно не поправится, - мужчина, что
зашивал саваны стоял посреди трюма с деревянным ведром, в который
была погружена большая, вроде половника, деревянная ложка. Человек
за его спиной держал в руках мешок, а этот, первый, запускал туда
руку и по горсти насыпал в протянутые тут и там ладони. Я
представила, как он закрывал глаза и протыкал толстенной иглой нос
умершим. Этими руками. Руками, которые он вряд ли мыл, и волна
удушья снова прокатилась к горлу, но меня уже не тошнило – желудок
был пуст.
Когда к нам перевели Лилю, мне было семь. Я приехала сюда пару
месяцев назад, но уже дала понять старшим, что выцарапать глаза я
могу даже троим, и после моих укусов раны не заживают долго, потому
что я решила чистить зубы только перед сном. Детский дом был моим
постоянным домом, и я не знала другой формы жизни, не знала, как
жить с родителями, и завидовала только одному – те, другие,
домашние дети имеют свою личную комнату.
Лиля была тощая как щепка, с ободранными, крупными как у
жеребенка, коленями. Ее жидкие косички были переплетены сзади и
завязаны в бант. Она была татарочкой, и ее начали обзывать именно
из-за этого. Она сразу подошла ко мне и спросила:
- Тебе больно? – потрогала пальцем шрам на виске, который я
получила в честном сражении, отвоёвывая право на свою котлету в
столовой. – Иди, я тебе подую, и все заживет. Бабушка так делала, и
мне сразу помогало.
С этого момента этот чахнущий от горя потери цветок, занял ту
часть сердца, которая, видимо, предназначалась в моей душе для
любви. Она на долгие годы заполнила мое сердце полностью. Мы стали
сестрами, подругами, учителями и родителями друг для друга. Теперь
мне приходилось драться в два раза больше, но Лиля дула на раны
так, что они сразу переставали болеть.
Мы получили комнаты в одной коммуналке, и для этого мне пришлось
объяснить директрисе, что, если она не посодействует, ее дача
перегреется на солнышке и сгорит к чертям собачьим, а где эта дача,
я хорошо знала – именно туда нас привозили «отдохнуть на свежем
воздухе» с тяпками и лопатами, когда дети директрисы купались в
реке и жрали яблоки.