- Я показать ионас, папас, идти, идти, - Покахотнас тянула меня
за руку в сторону леса.
- Не бойся, иди за ней. Все хорошо, она приведет тебя к твоему
«Лэйсу».
Она шла впереди, и все время пыталась соединить между собой
несоединяемые слова, которые на ее взгляд, должны были стать
понятными мне предложениями, но после пяти минут морфологического
разора я плюнула, и стала запоминать дорогу, потому что мы все
дальше уходили в лес.
- Э, тебе не кажется, что здесь совсем не место вашим «папасам»?
Тут можно найти подосиновики или грузди, но картошка растет иначе,
девочка, долго еще?
- Идти, двигать, доверять, папас, - она, надеюсь, имела в виду,
что если я хочу найти картофан, я должна доверять ей, и двигать
ногами, но мы были в пути уже почти час, и мне становилось
страшно.
- Там, там, брать папас, давать красный, или ты, - она указала
на маленькие бусины, что висели на кончиках шнурка, которым был
затянут верх сорочки.
- «Красный»? – я показала, что я не понимаю, и она показала на
подол моей юбки, принадлежавшей когда-то одной из заключенных, и
покоящейся сейчас на дне океана.
Чуть выше края подола, по всей ширине темной, почти вишневого
цвета юбки была пришита красная полоса из материала, похожего на
атлас. Может это и атлас, но цвет он точно поменял. Выцвел, полинял
от стирок. Она показала, что ей нужна эта полоса и «колокольчики»
из железа, надетые на узел шнурка.
- Ты давать это, она указала на полосу и «колокольчики», а люди
давать папас, ионас, - она наклонилась, выставляя руки вперед,
показывая, что она дает что-то, а потом принимает что-то у
невидимого человека.
- Хорошо, Пэвэти, я поняла тебя, да, я дам это, - я потрясла за
красную ленту и железки, она обрадовалась, и мы пошли дальше.
Еще минут через двадцать мы, наконец, вышли на большую поляну,
на которой стояли очень странные постройки из веток, похожие на
огромные перевернутые лодки. Это была деревня индейцев, где меня
мигом обступили Зверобои. Мои тонкие ножки затряслись, но надежда
на картошку давала мне сил и смелости. Сквонто обещал, что все
пройдет безопасно, а кому же здесь еще верить, если не индейцу,
которого вижу впервые, но Лиля много читала о нем, а значит, он
свой. Логики нет, но о логике пока можно забыть и вовсе.
Мне казалось, что я стала героиней Фенимора Купера, и когда меня
обступили женщины и дети, такие яркие, смешливые и раскованные, я
начала проклинать эту колонию, где мы должны были жить. Какого
черта мы не попали сюда лет эдак на двести раньше?