Какой смысл брить волоски по одному, когда надо отсекать голову?
Зачем делать из прохвоста героя, погибшего от руки недобитой
контры? Ведь я-то точно знаю, недолго виться сволочной карьере,
скоро шлепнут свои же, и сильно надеюсь, справятся куда раньше
кровавого тридцать седьмого.*****
Однако поворочаться перед сном в этот вечер мне пришлось
изрядно...
*Каждые 60-100 километров паровоз нуждается в заправке
водой. Машинисту (особенно не слишком опытному) бывает порой сложно
подогнать локомотив под заливочную систему водонапорной
башни.
**Ныне станция Котовск Одесской области (переименована в 1935
году).
***На практике отличить петлицы ГПУ (поле крапового цвета) от
малинового (пехота РККА) практически невозможно, поэтому все
ориентировалось на кант - в РККА он был черный, а в ГПУ
малиновый.
****Согласно мемуарам Д. С. Лихачева, Курилко служил в белой
армии не более пары месяцев.
*****Курилко был снят с должности уже в мае 1930, попал под
следствие и ближе к осени расстрелян, более того, в конце июля
этого года по всем лагерям зачитали приказ коллегии ОГПУ о
«произвольщиках и белогвардейцах в лагерях», после чего режим был
существенно смягчен (так называемая «Соловецкая
оттепель»).
Этап - эдакое простое, емкое слово, овеянное романтикой
восстания декабристов, песнями Высоцкого и русским шансоном. Для
меня же в нем сошелся как отчаянный страх соприкосновения с
настоящим уголовным миром, так и нестерпимо манящая жажда хоть
каких-то перемен, - однообразный «санаторий» Шпалерки неторопливо,
но абсолютно реально сводил с ума. Хоть слухи о дороге на Соловки
ходили самые что ни на есть жуткие, я смотрел на будущее с
оптимизмом. А что, я более-менее сыт, здоров и очень неплохо одет:
отданное сокамерниками за ненадобностью старое пальто с торчащими
во все стороны клочьями ваты и жалкий, облезлый треух великолепно
маскировали неприлично тонкий, но теплый костюм 21-го века. Калоши
«от товарища Кривача» прикрывали ботинки, весьма экзотичные для
данного отрезка времени и пространства. То есть на первый взгляд я
напоминал здоровенного, отъевшегося на казенных харчах бомжару со
свалки. Чемоданов и баулов нет, рюкзачок под пальто не видно -
грабить нечего. Зато отпор, просто в силу габаритов, обещает быть
неслабым.
В любом случае, от моих желаний и душевных метаний не зависело
ровным счетом ничего. Через пять дней после оглашения приговора
вызвали из камеры «с вещами», сунули в руки три булки пайка и без
лишних сантиментов впихнули в автозак в компании с парой десятков
коллег-заключенных. Не слишком приятное приключение, но после
камерной стабильности новые люди, обрывки сдавленных фраз, а
главное, доносящийся из-за хлипких стенок крики и звуки большого
города ввергли меня в удивительное состояние испуганной
экзальтации. Так что, спрыгнув из знаменитого, но на поверку
жалкого и скрипучего грузовичка-воронка на грязный, утоптанный
арестантами снег, я едва не задохнулся от холодной волны,
пробежавшей снизу вдоль позвоночника к сердцу: неужели «оно»,
наконец-то, началось?