Ирина Рейман недовольно надулась, а я
пожал плечами.
— Ну, может быть, сходишь на
собрание? Просто со мной, а то мне одной идти страшно.
Я закатил глаза. Из главного корпуса
университета, где обычно и проходили все собрания, до наших общаг,
двадцать минут пешком, медленном шагом, по освещённой территории, в
сопровождении других таких же бедолаг, вынужденных выслушивать
местного комсорга.
Да, я всё-таки был рад, что вступил в
партию, а то бы и мне пришлось страдать. А так… ну партийный статус
был сейчас неясен. Наша первичка сейчас существовала на двух
планетах. Три человека на Полигоне, а четыре на Земле. Земная часть
ещё и размазана по четырём городам. Хоть убейся, но кворума не
собрать. Я даже специально Темиргалиева, как партийного
руководителя, дёргал, что делать дальше, но тот отбоярился, мол
собирайтесь втроём раз в месяц, хотя бы формально и пишите
протоколы. Короче, так и жили. Но я скучал, по собраниям нашей
первичной организации. Скучными они никогда не были.
Взгляд у Ирины, стал откровенно
умоляющим. Я вздохнул. Мне надо было заглаживать свою вину, после
того как я сбежал с лекции о нравах и обычаях Тауси. Правду
сказать, что мы с Черепом и Яськой ловили беглого солдата, который
мечтал расправиться с кем-то из своих мучителей, я сказать не мог,
а Нинка меня срисовала в такой компании и наверняка наябедничала
подружке. Поэтому я не смог отказать своей хитрой блондинке.
— Ну ладно. Схожу разок. Посмотрю,
чего там комсомольцы обсуждают. Чтобы не отрываться от коллектива,
так сказать.
И, честно говоря, я об этом пожалел
сразу же, едва оно началось. Просто скажу со всей коммунистической
откровенностью: местный комсорг, гнида была ещё та. Олег Лощинин
его звали. Учился он ни шатко ни валко. Но зато, как чего
организовать, он в первых рядах, даже когда его не звали. Активист,
короче. Падла. И главное, так-то я уже заходил пару раз на
комсомольские собрания, он все доклады как о международной, так и
межпланетной обстановке, превращал в такую нудятину, что слушать
было невозможно.
В этот раз было аналогично. Сначала я
сидел спокойно, даже не собирался выступать. Но вдруг почуял, что
глаза у меня слипаются. Посмотрел на остальных студентов — то же
самое. И тут меня такая злость взяла, тем более, в докладе Лощинин
бубнил про положение негров в США, почему-то уверяя, что во время
войны, когда через американскую армию прошло немало чернокожих и
белых, служивших в одних частях, расовый вопрос в Америке перестал
стоять так остро.