Уже в конце второго цикла обучения их отправили на первый
настоящий самосбор. Когда действующие отряды проложили дорогу
сквозь кишащие монстрами коридоры, оставив позади лишь слизь, в
зараженный блок впустили их учебный отряд, вооруженный граблями,
огнеметами и очистителями. Со страхом взирая на разлившуюся по полу
черную слизь, никто не решался приблизиться к ней первым — густая
масса булькала и переливалась будто кипящая смола. Андрей растолкал
нерешительную массу сослуживцев и без лишних слов стал равномерно
размазывать черную слизь граблями по полу, чтобы другие без труда
сожгли ее, а затем убрали оставшиеся следы. После нескольких секунд
замешательства к нему присоединились остальные. В последующие
учебные выходы его всегда уважительно пропускали вперед, зная, что
он не стушуется ни перед кальмарами, ни перед изуродованными
мутантами, ни самосборной обезьяной, которая кинулась навстречу
перепуганным курсантам.
Андрей пытался забыть о прошлом, но сама жизнь в казарме
напоминала о Михаиле — тем, как с ними разговаривали, как все
объясняли и оскорбляли в случае ошибок. Как подгоняли их во время
тревоги и пинками гнали навстречу самосбору. Как безликие
инструктора в противогазах высмеивали и дразнили неопытных
курсантов в ответ на их глупые вопросы. Он вспоминал своего
проводника и вновь чувствовал режущее чувство стыда за собственную
трусость, которая не позволила ему оставить дверь открытой всего на
несколько секунд. Из-за этого он шел прямо в гущу опасности. И то,
что другим казалось смелостью, на самом деле было проявлением
обжигающий совести, которая била в самое сердце острыми уколами. И
она же заставляла идти навстречу самосбору то ли в попытке
искупиться, то ли найти смерть.
После окончания учебы, занявшей всего два с половиной цикла,
всех курсантов раскидали по разным действующим подразделениям,
чтобы заполнить дыры в личном составе. В своем отряде Андрей
приобрел все ту же репутацию молчаливого и нелюдимого сослуживца,
который предпочитал информационные стенды живому общению. Но ему
это быстро простили, потому что на боевых выходах он действовал не
менее решительно и слаженно, чем во время учебы.
Его первая полноценная тревога произошла всего через час после
того, как он поднялся в боевой отряд. В расположении вспыхнула
яркая красная лампа и послышался рев из мегафона под потолком. Куча
мужиков бросилась облачать себя в толстую резину, затем получать
оружие. Через три минуты они уже бодро бежали вниз по лестнице,
потом по коридорам мимо перепуганных жителей в сторону самосбора.
Перед глазами Андрея стояли серые бетонные помещения и сероватая
резина на спинах и головах сослуживцев. Вскоре послышался рык
командира, означавший, что они пришли на место. Тут же застрочили
автоматы, зашипели огнеметы и заскрежетали грабли по полу.
Вооруженный огнеметом Андрей поджигал остатки поверженных монстров
и лужи слизи, которая ползала по стенам и полу будто живая. Времени
разглядывать, как и боятся не было — он держал дистанцию за
головными бойцами и слышал, как позади него работают другие. За
тридцать минут они оперативно избавились от всех последствий,
уложившись в норматив, и начали усиленное проветривание помещения.
Закончив это, командир с несколькими опытными бойцами принялся за
поячеечный обход. Андрей с готовым к действию огнеметом постоянно
следовал за ними, чтобы в случае опасности пустить оружие в дело.
Это было единственным волнительным моментом с тех пор, как он
пересек порог ликвидаторских казарм.