— Нет! — выпалил Джамиль. — Вы не
понимаете! Это миссия очень важна для меня и не только для меня!
Из-за важности этой миссии я готов справиться, я готов!
— Что ж, отлично! Тогда пойдёмте, я
вам покажу, как санузлом пользоваться. Он у нас один на всех, и
есть некоторые нюансы в его работе.
Джамиль страдальчески вздохнул и
засеменил вслед за Томашем.
— Я обязательно справляюсь,
обязательно, вот увидите! — не замолкал он. — Наша миссия очень
важна, она прольёт свет на одну из величайших загадок последнего
времени!
— Я думаю, вы драматизируете, —
сказал Томаш. — Вряд ли исчезнувший грузовоз наделал столько шума.
Сейчас вон каждую неделю корабли исчезают.
— Но он ведь вернулся, понимаете? Вот
увидите, о нас, о нашей миссии ещё напишут в новостях!
— Главное, чтобы в некрологах не
написали, — сказал Томаш.
Взлёт запланировали на раннее утро,
сразу после рассвета, и Томаш волновался так, словно выходил в
космос впервые.
Джамиль не затыкался ни на минуту и
приставал с бессмысленными расспросами то к Томашу, то к Ладе,
оставив в покое лишь Насира, который сразу послал его к херзац
матерах. Джамиль спрашивал, сколько на корабле двигателей, какой
модели используются гравы, отличается ли расчёт времени на
литийских кораблях от бакарийских, дадут ли ему подключиться к
корабельному вирту, чтобы полюбоваться фальшивыми звёздами — и так
далее, и тому подобное.
— Я ему когда-нибудь шею сверну, —
сказала Лада.
Окно на взлёт дали настолько узкое,
что даже предполётную подготовку пришлось проводить по сокращённой
программе. Томаш чувствовал непонятное, отдающееся ноющей болью в
груди беспокойство, но списал всё на долгий перерыв в полётах. В
командной рубке стоял такой же запах, как на мёртвых кораблях,
которые годами дрейфуют в космосе.
Насир необычно долго устраивался в
ложементе, хотя за две дюжины полётов на «Припадке» давно должен
был привыкнуть к своему прокрустову ложу — он что-то бурчал о том,
что автоматическая программа настройки, которую никто и пальцем не
трогал, каким-то образом сбилась, и теперь ложемент наверняка
сломает ему хребет при первых же перегрузках. Лада заняла место
второго пилота — ложемент не вызвал у неё нареканий, зато она
пожаловалось на голографический экран, мерцающий, как она
выразилась, до боли в глазах.
— Эта древняя хреновина всегда
мерцала, — сказал Томаш.