До рассвета все еще оставалась целая жизнь, а в бутылке — до
дьявола флорентийского, когда Морган поднял голову и внезапно
охрипшим голосом позвал:
— Тоньо, поклянись, что никому и никогда не расскажешь о… обо
всем, что узнал от меня и обо мне. До рассвета.
— Слово дона, Морган.
На этот раз соглашаться было просто. Легче легкого. Тем более
что после рассвета он уже никому и ничего не расскажет, разве что
акулам — о том, что иное слово чести, данное самому себе перед
взором Господним, жмет и давит куда сильнее, чем произнесенное
вслух.
Пират поднялся из-за стола, отпил целый глоток флорентийского.
Из бокала Тоньо. И со странной застывшей улыбкой попросил. Именно
попросил, не приказал:
— Дайте мне ваши руки, дон Антонио.
Первой мыслью было: уже рассвет? Но нет, не так быстро. Южные
ночи в сентябре долгие. А вторым было удивление. Зачем? Так просят
не для того чтобы упечь в трюм или развесить на рее. Так просят,
чтобы... Чтобы — что?
Пока Морган с той же застывшей улыбкой связывал его, Тоньо
пытался успокоить бешено застучавшее сердце. Любопытство,
опасность, досада, злость — все перемешалось и обещало вот сейчас
взорваться, как черный порох. Только искру дай.
Господи, дай мне искру, сейчас, прошу тебя!
Но Господь снова не ответил, а в голове по-прежнему была
невыносимая легкость. Проклятье.
— Встаньте.
Тоньо послушался.
Глядя в сторону, Морган рукой с зажатыми в ней четками махнул на
постель.
Все же — постель. Кусочек запретного яблока. Трижды проклятье! А
такой был дивный дружеский ужин…
— Морган, меня не обязательно связывать, чтобы я лег с тобой. —
Тоньо шагнул к нему, поднял связанные запястья, коснулся пальцами
его груди. — Ну, посмотри на меня, Морган. Я… я тоже хочу.
Тоньо не врал. Ну, почти. Он в самом деле хотел — чтобы его
развязали и дали возможность пусть не отправить «Розу Кардиффа» ко
дну, но хотя бы избавить Испанию от наглого и удачливого пирата. А
что его собственное тело после боя готово было принять за девицу
хоть грот-мачту — не имеет значения.
Пират вздрогнул, поднял на него глаза — темные, шальные и
какие-то отчаянные. Закусил губу.
— Пусть так, дон Антонио, — сказал преувеличенно ровно. — Вам
ведь не мешают связанные руки.
— Я не в том положении, чтобы спорить, не так ли, мой
гостеприимный хозяин?
Пожал плечами и, после мгновения бесплодного ожидания,
улыбнулся, весело и бесшабашно. Морган хочет играть, так хорошо же,
игра — это всегда весело. Азарт, интрига! Сразу две интриги:
пройдет, наконец, эта проклятая пустота в голове и потеряет ли
пират осторожность настолько, чтобы Тоньо мог дотянуться до его
шеи. Он крупнее, сильнее, и черта с два ему помешает какая-то там
веревка.