Оля кинула в него корнишоном.
Вскоре разговор перешел на другие,
менее щекотливые темы. Разошлись ближе к одиннадцати. В целом вечер
прошёл весело и непринуждённо, как и всегда. И всё-таки неприятный
осадок от слов мальчишек долго не давал Наташе покоя. Старые
друзья, которых она знала всю свою сознательную жизнь, внезапно
показались ей инфантильными, поверхностными личностями, для которых
поза, желание покрасоваться друг перед другом, важнее реального
дела.
«Что за ерунда, – сердилась на себя
Наташа, уминая подушку в тщетных попытках заснуть. В окно время от
времени робко заглядывала Луна и тут же снова пряталась за тучами.
– Что за глупости? Кир – отличный врач, хирург, золотые руки.
Андрей – талантливый инженер, он же не просто так получил свой чин,
это же правда. Оля психолог от Бога. Даже Венечка, и тот,
по-своему, умница. В юридическом у него были лучшие оценки на
потоке. Так почему же все они кажутся мне такими… пустыми по
сравнению с Петей? Что это? Откуда такая субъективность?»
Луна прекрасно знала откуда. Уж
ей-то, светившей влюбленным не первую сотню лет, были хорошо
знакомы эти симптомы.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ.
Литейный проспект,
военный госпиталь.
БЕЛОУСОВ
Второй гость, посетивший подпоручика
Белоусова на следующий день после визита приснопамятного
следователя Пряничникова, оказался не столь очаровательным как
Наташа, но ещё более неожиданным. Петр подумал, что у него начался
бред, когда в его палату, в сопровождении неизменной Зинаиды
Максимовны, взволнованно теребящей в руках стетоскоп, ввалился,
сияя белозубой улыбкой, генерал Татищев собственной персоной.
- Ну, здравствуй, спаситель! –
гаркнул он так, что даже стекла зазвенели, а Зинаида Максимовна
болезненно поморщилась, и запросто протянул Петру широченную
крепкую ладонь.
С той поры дни у подпоручика
Белоусова пошли один другого интереснее. Послеобеденные часы он
проводил в обществе Наташи, а перед сном к нему через день
наведывался самый прославленный полководец современности. Было от
чего голове пойти кругом!
Татищев взял юного офицера под свое
крыло, чему Петр был вдвойне рад. Ведь только с ним Белоусов мог
говорить о трагедии на Бородине свободно, не взирая на статус
секретности.
- Просто страшно читать газеты,
Николай Осипович! – признавался он генералу. – Какую не открой –
пишут про Бородино, какие там страшные жертвы, причем в таком тоне,
как будто мы сами во всем виноваты. А если прознают про меня…
Позор, хоть стреляйся.