- Тогда пусть не просто способности.
Допустим, талант. – Уточнил свою мысль Петр.
Татищева не устроил и этот
вариант.
- Талантливого человека с самого
начала берут в оборот. Даже более того тебе скажу. Чем человек
талантливее, тем охотнее его эксплуатируют, это уж как водится.
Чинов такому человеку не видать: никакой начальник его продвигать
не станет. Сам посуди, какой начальнику смысл? Продвинет он этакого
гения, а в итоге и полезного подчиненного лишится, и новый
конкурент объявится. Так что нет, друг мой, сидеть твоему таланту в
вечных делопроизводителях при самодуре–генерале. Ну, теперь
смекнул, что позволяет некоторым людям выдвигаться наверх?
- Да я уж не знаю, что и подумать,
Николай Осипович, – с досадой признался Петр. – Хотите сказать, все
дело в вашей теории человеческих пород?
- Верно. Только это не моя теория,
дружок. Не я эту теорию придумал, но я с ней согласен. Люди делятся
на две породы. Травоядные и хищники. Львы и овцы.
- Хотите сказать, львы пожирают овец?
– невинно предположил Петр. Генерал поморщился.
- Не так. Ладно, не нравится лев –
вот тебе другой пример. Пастушья собака и стадо. Пес стережет
стадо, берет на себя ответственность за него. Он не может
иначе. Видит, что стадо без призора и тут же берётся его опекать. А
овцы, хоть их и больше, станут его слушать, сбиваться в отару. Так
же и у людей.
- Но чем же ваша теория отличается от
того, что писал еще Достоевский на Старой Земле?
- Ты про этот его психологический
выверт, про тварь дрожащую? Ерунда, ничего общего. Интеллигентские
сопли, – небрежно бросил Татищев. Ему явно нравилось спорить с юным
подпоручиком. Белоусов подозревал, что генерал устал от угодливых
подчиненных и с ним отдыхал душой.
- Я говорю не о какой-то там высшей
расе. Не о вседозволенности для избранных. Это всё гадость и
предрассудки. Твой Достоевский был тем еще психом, его лечить надо
было, а не печатать. Моя бы воля, я бы вообще его запретил. И его,
и ему подобных шизофреников. Только одна глупость и смущение
умов.
- Но в чем же все-таки разница? – не
унимался вошедший в азарт Белоусов. Ему было невероятно интересно и
очень легко говорить с Татищевым. Ничуть не сложнее, чем с Наташей.
И только потом, когда генерал уходил, Петр с удивлением отмечал,
что спорил с живой легендой, лучшим офицером доминанты, запросто
вхожим к самому государю.