- Почему мне не… в смысле, как это
произошло?
Между ухоженными бровями госпожи
поручик залегла складочка.
- Три дня назад Василий Бондаренко
вскрыл себе вены. Его обнаружили слишком поздно. Врачам оставалось
только констатировать смерть.
Петр пошатнулся.
- Вам плохо? – Спросила женщина. –
Нужен врач?
- Нет… я… всё в порядке. Я… но
почему? Что случилось?
- Случилась наша либеральная пресса,
– с ожесточением процедил капитан. – Они с таким удовольствием
обсасывают бойню на Бородине. Хотя вы, наверное, не в курсе…
- Я читаю газеты, – коротко ответил
Петр, холодея.
- Тогда вы наверняка заметили, как
они всё вывернули наизнанку. Неокрепшие умы попадаются на их
пропаганду. И вот результат. Ваш Бондаренко вообразил, будто он в
ответе за гибель гражданских.
Петр побледнел и схватился рукой за
спинку кровати. Его затошнило, в ушах шумело, потемнело в
глазах.
- Самоубийц не награждают. Таков
закон. Но, могу вас заверить, попоручика Бондаренко похоронили с
почестями, – донесся до него, словно издали, голос капитана. – Это
трагедия, Петр Ильич, и мы приносим вам соболезнования.
- Вам подать воды? – Спросила
женщина.
- Нет, спасибо… – через силу
пробормотал Белоусов. – Прошу меня простить. Сейчас пройдет.
Усилием воли он заставил себя
выпрямиться.
- Я в порядке, господа. Благодарю,
что рассказали. Это много для меня значит. Спасибо.
Когда за офицерами закрылась дверь,
Петр рухнул на койку. По щекам сами собой струились слезы. Он с
ожесточением, едва не сдирая кожу, вытер их кулаком.
Что, Петруша, медальке обрадовался?
Думал, все позади? Думал, всё прощено? Было, да прошло? Нет, брат.
Вот и дотянулось до тебя проклятое Бородино. Ударило наотмашь. Эх,
Вася–Василёк, чистая душа. Не с собой тебе надо было кончать, ты-то
в чём виноват? Не ты подставил под удар гражданских. Не ты увел
генерала Татищева у китайцев из-под носа, оставив им единственный
выход: взорвать в отместку весь астероид. Всё это сделал не ты. Не
на твоих руках кровь невинных. Не того ты убил, Вася. Не того…
Когда в дверях показалась сияющая
Наташа, Петру стало совсем тошно. Эти полчаса он провалялся на
койке, бессмысленно таращась в потолок и в сотый раз проматывая
перед внутренним взором события на Бородине.
Меньше всего ему хотелось сейчас
говорить с Наташей, такой светлой, такой радостной. Такой…
чистой.