Из подворотни боязливо выглянула
грязная худая кошка, регулярно промышлявшая в помойном контейнере
за кухней. Кошка окинула кутающегося в шинель подпоручика
внимательным взглядом и, помедлив, нырнула от греха назад.
«Правильно, – мрачно подумал
Белоусов. – Со мной лучше не связываться, до добра не доведу».
Они, как всегда, неторопливо
прохаживались под деревьями. Только на этот раз Петр не смотрел на
Наташу. Засунув руки в карманы шинели, он глядел под ноги, на
черные пятна луж. Мелкий дождь рисовал на их полированной
поверхности тонкий узор концентрических колец. Едва слышно
потрескивал прозрачный купол силового зонта. Молчание тянулось и
тянулось. Петр не знал, с чего начать.
- Объясни мне, Петя, что случилось? –
попросила, наконец, девушка. – Это связано с медалью? Что с ней не
так?
- Я её не заслуживаю, – коротко
ответил Петр, стиснув в карманах кулаки. – Меня не награждать надо,
а судить. Я преступник, Наташа.
Девушка только покачала головой.
- Какая чепуха. Ты не можешь быть
преступником. Я знаю тебя.
Петр жестко усмехнулся.
- Ты ошиблась. Я убийца. Из-за меня
погибли тысячи людей.
- Если бы это было так, тебя бы не
наградили, – убежденно возразила Наталья. – Ты что же думаешь, будь
ты действительно виноват, в министерстве бы не узнали?
- А они знают. Только им не выгодно
признавать, что я в чем-то виноват. Им удобнее повесить мне на
грудь медальку и обо всем забыть. Но я-то помню!
Наташа осторожно взяла его за руку.
Петр осекся.
- Ты веришь мне, Петя?
Белоусов дернул локтем.
- Ну да, сейчас ты скажешь, что не
считаешь меня преступником. Что за водевиль…
Наташа нахмурилась.
- Будь любезен, не перебивай. Я
предлагаю тебе простой вариант. Ты рассказываешь мне всё. Всё, как
есть. А я скажу, что об этом думаю.
- Это засекречено. Я не имею права
рассказывать…
- А я не имею права слушать. Но раз
ты всё равно преступник, то какая разница? Одним преступлением
больше, одним меньше, так ведь?
«А почему нет? – обреченно подумал
Петр. – И верно, сколько можно держать всё в себе? Вот возьму и
расскажу. Наташа умница, она поймет, что об этом следует молчать. А
так даже интересно, что она скажет, когда узнает. В своём роде
показательно. Чтоб уже больше не терзаться сомнениями и не
развешивать уши под трели Татищева».
Петр поднял воротник шинели, словно
отгораживаясь им от умирающего света питерского дня.