— Подождите ответа, милейший, — буркнул он.
— Дык, — прапорщик кивнул. — Ага, и ты здесь, Оглоедина, морда
разбойная? Дома не сидится, в истопники подался?
— А дома-то что хорошего? — мирно отвечал Оглоедов. — Баба
постылая, работа каторжная, да семеро по лавкам.
— Узнаешь теперь работу каторжную, — пообещал ему прапорщик.
Петр развернул письмо.
"Милостивый государь Петр Петрович! — писал комендант. —
Поскольку велено мне губернатором бесчинства на Волге-матушке
прекратить, и самого вас, сыскав, представить, осмелюсь
рекомендовать следующее. Сдавайтесь-ка вы, голубчик,
подобру-поздорову, пока дело не зашло слишком далеко. Нынче еще
можно ваше предприятие обрисовать, как неумную проказу, и выставить
вас перед губернской властью, простите всемилостивейше, молодым
романтическим идиотом. Смею надеяться, отделаетесь порицанием и
вернетесь домой вскорости. Проявите благоразумие! То же и папенька
ваш советует, от коего передаю сердечный привет и полное
прощение".
Тизенгаузен сложил письмо вдвое, потом вчетверо. Снова
развернул. Перечитал. Опять сложил. Окинул взглядом своих людей.
Команда ждала, что скажет ей капитан, затаив дыхание. В глазах
флибустьеров горели собачья преданность и русская надежда на
авось.
Даже "молодой романтический идиот" сообразил бы, что станется с
экипажем, вздумай "Чайка" сдаться. Пока Петр с комендантом будут
гонять чаи, пиратов закуют в кандалы и ушлют куда Макар телят не
гонял. Ибо что положено Тизенгаузенам, то не положено
Оглоедовым.
А ведь Петр обещал им Кюрасао.
— Флаг поднять... — хрипло выдавил Тизенгаузен.
Его не расслышали, команда заволновалась.
Петр откашлялся.
— Флаг поднять! — звонко скомандовал он. — Эй, прапорщик! Живо
на борт. Ты мой пленный.
Прапорщик оттолкнулся было веслом, но красномордого выцепили
багром за шкирку и с хохотом втянули наверх.
— Это вам даром не пройдет, — сказал прапорщик, лежа на палубе.
— Нет такого закона, чтобы государева человека за шиворот
таскать.
— Принайтуйте государева человека где-нибудь от меня подальше, а
то уж больно воняет, — распорядился Петр. — Боцман! Всем по чарке
за почин сражения.
— Ура капитану Тизенгаузену! — взревела команда.
На мачте взвился черный флаг. Под ним "Чайка" сразу как бы
приосанилась, заново ощутив себя не мирной речной шнягой, но
отчаянным пиратским кораблем.