—
Не надо подробностей! — обрубил Филипп. — Вам что было
приказано?!
—
Извините...
Пятеро гвардейцев, вспоминая приказ, преданно
посмотрели на своего господина. Из заплечного мешка Утог бережно
достал свернутый замотанный в кожу пергамент и передал его.
Пергамент приняли столь же бережно — будто величайшее
сокровище.
—
Всё там?
—
Да, — отозвался воин. — Мы со стариком обозначили здесь путь. Без
нее никак не найти! Яши-Бан клялся.
— С
ним проблем не возникло?
—
Нет! Я лично ему глотку перерезал.
—
Местные не обнаружат?
—
Вряд ли. Снег не шел. Мы оставили его труп у утеса, где свили
гнездо гарпии. Когда уходили, они уже кружили над ним...
Пятеро замерли в напряжении. Все они были
молодыми, сильными, рослыми и безмерно преданными. За два долгих
месяца восхождения по крутым воющим горам они поняли, что имел
ввиду их лорд, подразумевая, что поход закончится смертью. Все они
понимали, что о месте пребывания графини никто не должен знать, а
единственной подсказкой, где ее искать, должна стать карта, которую
граф тут же спрятал под плащ. Гвардейцы переглянулись, опустили
свои укрытые капюшонами головы, вперились красными от мороза лицами
в пол.
У
них был выбор — и они сами его сделали.
Тортонс, самый молодой из всех, все-таки не
выдержал, вспомнив свою старенькую мать, которая осталась в
Брасо-Дэнто, и всхлипнул. Затем поднял голову и увидел направленный
на него печальный взор Филиппа. Филипп ценил людскую преданность и
за долгие годы жизни научился видеть в ней нечто более дорогое, чем
все сокровища мира вместе взятые.
—
Спасибо, — вздохнул граф, не находя слов.
Утог шепнул, продолжая рассматривать свою
меховую обувь:
—
Если так надобно, то... — и умолк.
—
Коль наша жертва даст вклад в ваше дело... это честь для нас, —
закончил тихо второй. Он тоже будто боялся громко
говорить.
—
Вы нам, что отец! — пылко высказался третий, Уильям.
Филиппу оставалось лишь горестно кивнуть.
Гвардейцы скинули меховые шубы, затем верхние рубахи, оставшись в
нижних льняных. Тортонс уж было хотел попросить передать его
напутствие старенькой матушке, но запнулся, не нашел в себе сил.
Наблюдая, как граф достал из кожаных ножен кинжал, он только
покорно опустил голову, всхлипнул — что его проблемы в сравнении с
графскими? Филипп отечески похлопал его по плечу, затем ласково
обнял, как верного товарища... Чуть погодя ветер вновь залетел
внутрь шатра, и песня его была уже заунывной, тоскливой — по
загубленным молодым жизням...