— Заход на бомбометание выполняется… — бойко отвечала Валерия.
Теория была непростой, а вот экзамены им скоро сдавать гитлеровцам
и, глядя на других девчонок, девушки надеялись прожить достаточно
долго, чтобы побольше немецкой нечисти легло в землю.
— Удержание курса есть необходимая составляющая успешной атаки,
— а вот Маша отвечала размерено и спокойно, она твердо знала и
штурманское дело, и свое будущее. «Где-то там воюет папка, скоро и
мы будем бить гадов!» — думала девушка, готовясь. Ложились
треугольники в петлицы, подгонялась форма, сапоги, и вскоре они
стояли в одном строю с другими девушками и женщинами, внимательно
слушая командира. Куда-то отошли все проблемы, хотя Мария
Викторовна, командир, под страхом расстрела приказала сообщать о…
об этих днях… потому что… Понятно, почему, в общем. И они летали…
Разведка, почта, боеприпасы…
Маша хорошо помнила первый боевой вылет. Была глубокая ночь, и
Лерка немного дрожала от волнения. Они взлетали при свете
прожекторов в безлунную ночь. Построившись за машиной комэска,
маленькие Поликарповы летели в ночь, чтобы принести подарки зверям
в человечьем обличье. Дороги даже не угадывались — ориентировались
по компасу да по звездам, но к станции вышли точно, а вот
дальнейшее запомнилось отдельными картинками: оскалившаяся Лерка,
горящие цистерны, разбегающиеся, как тараканы, черные фигурки… «Вас
сюда никто не звал», — думала Машка, сбрасывая очередную бомбу.
Потери, потери… Сгоравшие на глазах в фанерных самолетах
девчонки. Горькие дни отступлений… А потом вдруг все изменилось — и
они пошли вперед. Пошла вперед пехота, танки и они, едва поспевая
на своих «У-2»[2]… Летели вниз бомбы, разбегались фрицы, зовущие
девчонок «Ночными ведьмами». Лерка и Машка гордились этим,
гордились тем, что, испуганные их стрекотом, гитлеровцы разбегаются
во все стороны.
— Мессер! Лерка! — Машкин выкрик стал неприятным сюрпризом, а
потом самолет как-то враз загорелся, падая.
— Машка! Прыгай! Прыгай, я за тобой! — закричала Валерия,
стараясь увести самолет из-под огня. В решающий миг девушка
покинула объятую пламенем машину.
— Живая! Осташова! Машка! Живая! — обнимала подвернувшую ногу
при посадке Машу летчица.
— Живые… — радостно улыбалась Иванова. — Живые…
Потом были долгие версты пути к «нашим». Совершенно
неприспособленные к жизни в лесу, девчонки, к своему счастью,
набрели на партизан, готовившихся к соединению с Красной Армией. В
санитарной палатке Маша увидела эту совсем юную медсестру со
спокойным, стальным взглядом. Совсем маленькая еще девчонка
находила для каждого доброе слово, не по уставу называя их
тетеньками и дяденьками.