И ведь подобное случалось почти
каждый раз, когда кто-то хотел причинить вред актеру, менестрелю,
шуту или сказителю. Выходит, Иралиан прав, и у них в самом деле
появился некий покровитель, обладающий загадочной силой. Но тогда
почему он вступается не всегда? Видимо, сказитель, сам не заметив,
задал этот вопрос вслух, поскольку Иралиан на него
ответил:
— А покровитель защищает только
талантливых, на бездарей он силу не тратит.
— Думаешь? — удивленно
посмотрел на него Майт.
— Знаю. Видел не раз, как
бездарей безнаказанно пинали. Но если кто-то пытался обидеть
талантливого человека, то с обидчиком тут же что-то случалось. Не
опасное для жизни, но позорное. У Канатоходца хорошее чувство
юмора.
— У кого?! — подался вперед
сказатель. — Какого еще канатоходца?!
— Нашего покровителя, —
усмехнулся менестрель. — Я его видел. Мне же по приказу лэрского
герцога сухожилия на руках подрезали и выкинули из замка! Если бы
Канатоходец не помог...
— Расскажи! — загорелись глаза
Майта.
— А что тут рассказывать? —
устало вздохнул Иралиан, видимо, ему не слишком хотелось вспоминать
о случившемся. — Думал, конец мне пришел. Меня же на улицу
выбросили в чем был, да еще и с искалеченными руками.
— А что ж ты спел, что герцог
вот так?..
— Он, паскуда, женился в
очередной раз, и я спел прямо на свадьбе, перед гостями и невестой,
о том, как герцог заморил одну за другой пять предыдущих жен. Ну,
он и взбеленился...
— Ну ты даешь... — восторженно
протянул Майт. — Я б не рискнул...
— Да достало меня эту мразь
восхвалять... — скривился Иралиан. — Терпение лопнуло, вот и спел
правду. Плюнул на все. Ну и получил... Палач герцогский хорошо
постарался, сволочь, так сухожилия подрезал, что работать я мог, а
вот играть — нет...
Он немного помолчал и
продолжил:
— Брел куда глаза глядят,
думал, скоро свалюсь в канаву и там подохну. Но ничего, выжил,
доплелся до большой фермы, там в батраки нанялся. Руки зажили, но
тошно было до невозможности — играть ведь не мог, хоть лютню мне и
отдали, когда из дворца после наказания вывели. В голове музыка
звучит, а пытаюсь ее сыграть — и не могу. Год как-то продержался, а
потом понял, что дальше так жить не могу. Ну и пошел на речку
топиться. Зимой, между прочим...
— И?.. — подался вперед
Майт.
— Ну и явился мне
Канатоходец... — неохотно пробурчал Иралиан. — И так меня обсмеял,
что я не знал, куда со стыда деваться. До сих помню... «А
водичка-то мокрая, холодная... Куда ж ты, болезный, лезть собрался?
Ты ж в эту крохотную лунку не пролезешь...» Я его тогда убить готов
был, гада. Кинулся, не сразу сообразив, что его там и нет, а так,
видение, что ли. Пропахал носом лед. А он стоит и издевается! Твое,
говорит, оружие — слово, а не кулаки, менестрель. Я ему в ответ: да
какой из меня менестрель с такими-то руками?! А он: что за
проблема? Посмотрел на меня — и боль из рук ушла. Я только рот
открыл. Пока руки ощупывал, он исчез бесследно. Я на ферму
вернулся, за лютню — могу играть, еще лучше, чем прежде.
Чудо!