-
Понял тебя, отец, - и решив снова попытать удачу спросил, - а может
я с вами все же? Я не знаю ни обычаев польских, ни…
-
Все решено, Димитр, - прервал он, - мы обговаривали с тобой это. Ты
не должен нести чужой грех. Ты шляхтич, и свои привилегии блюди,
как и Бога в себе. Все детали тебе скажет Йозеф. И вот еще что, не
забудь свою сброю.
-
Хорошо, отец.
Я
не сразу нашел Йозефа в искомом месте. Добравшись до небольшой
церкви, одиноко возвышавшейся посреди заброшенного села, я сошел с
коня. Верховая езда все еще давалась мне с трудом – уставшие руки,
ноющая спина – нет, кавалерия — это точно не мое. Выехав из
Можайска, я, подгоняемый тревогой и отцовским наставлением, не
выпускал уздечку из рук все это время. Правильно ли я поступал,
уезжая из ставшего мне родным Можайска, можно ли еще вернуться
назад или вообще свернуть на северо-восток и направиться в Москву?
Нет, я гнал от себя эти мысли прочь. Кто я в Москве? Назвался бы
польским шляхтичем и моментально бы оказался в застенках. Нет,
такого счастья мне не нужно было.
На
пригорке у церкви я разглядел сидящего мужчину. Еще не старый, он,
одетый в черную рясу, отдыхал, будто бы не обращая внимания на
мороз, стоявший на улице. Йозеф? Не похож. Я соскочил с коня и
подошел к мужчине.
-
Благослови тебя Господь, путник, - обратился он ко мне, - давно по
этому тракту люд не ездил.
-
Кто вы?
-
Я? Отец Сильвестр. А тебя как звать, путник?
-
Дмитрий, святой отец. Что вы тут делаете, в такую
погоду-то?
-
Святой отец это там, - неопределенно махнув рукой в сторону Вязьмы
ответил Сильвестр, - у ляхов. Ты оттуда, что ли,
вьюноша?
-
Нет, отче, - поправил я себя, - можайский я, сын поместного
дворянина.
-
А что же тогда? Да не моя та забота. Я себе обет дал, восстановить
приход местный. Тут до Смуты батюшка мой служил – село было
знатное, тридцать дворов почитай. Эх, молод я был тогда – вот и
отправился в стольный град счастья себе искать – иконописцем стал,
в Андрониковом монастыре был. Да пока иконы писал, да жизнью
наслаждался, тати какие пришли, да разграбили село – батюшка в
церкви заперся вместе с местными, да сожгли они себя. Как прознал я
о том, сразу дал Господу обещание, что жизнь положу, да восстановлю
дом его. Вот, почитай, десять лет как ходил, побирался по городам
да весям, вот о прошлом годе домой вернулся. Думал, жизнь тут
вернется, да люд какой – нет, грусть одна.