«Да какой ты человек? — лёгкая усмешка слышалась в голосе,
гуляющем в голове, словно ветер, будто самостоятельно существующий
фантом, проецируемый простреленной глазницей черепа. —
По-человечески никогда не жил, да и умер-то… не как человек».
— Да что ты… Глупый череп! — возмутился Митяй, с усилием подняв
руку и показывая на костяное поле и развалины, казалось, состоящие
теперь из черепушек. — Что ты мне тут чешешь! Как — не был? Как? Да
я больше человек, чем вы тут всё, вместе взятые! Я вот ещё живой! В
отличие от вас — костей, позабытых временем!
«Живой, — согласился неожиданно череп, — живой… Но не человек…
Уже».
— Да пошёл ты! — разъярился Митяй, что придало ему силы
повернуться, одним ударом разнести череп и вскочить на ноги. Кровь
закипела внутри от ярости, от нахлынувшей обиды. Как это — не
человек? Ну, как? Больше всех человек! Больше этих костей,
разбросанных по округе, во всяком случае! Он — сын Воеводы,
всё-таки! А не кто-нибудь. Взгляд снова упал на руины родного
города. Что бы вокруг ни случилось, ответы надо искать там!
Юноша быстро, насколько позволяло измученное жаждой тело, пошёл
в сторону развалин. Потоки горячего воздуха поднимались от земли,
создавая иллюзию плавящегося горизонта. Кожа, казалось, совсем
высохла, потрескалась. Митяй поднял руки и ужаснулся: их
поверхность покрылась сетью пульсирующих чёрных прожилок.
«Живой… Но не человек… Уже…» — догнал ветер.
— Да пошёл ты! Пошёл ты! Пошёл ты! — ещё больше разъярился
Митяй. Он развернулся и, не увидев никого, пнул первый попавшийся
под ногу череп. Он рассы́пался, и дымка праха тут же была
подхвачена ветром. А юноша вновь продолжил свой путь к развалинам,
пиная на ходу любой более-менее целый череп, страшась снова
услышать загадочные слова.
Обглоданные жаром стены раздались, открыв взору столь же
плачевное состояние внутренних строений монастыря. Шагу нельзя было
ступить, чтобы хруст не обозначил чью-то кость или раздавленный
череп. Здания рассы́пались на кирпичи, деревянные обломки
конструкций обгорели, Михайло-Архангельский собор превратился в
развалины, и только пять позолоченных и наполовину облупившихся
крестов торчали из земли под разными углами. Вход в катакомбы под
валом был раскурочен, словно изрыгнул что-то особенно ужасное, как
будто гигантский червь выполз из преисподней, снедаемый жаром
ядерной войны, дошедшим до самого Ада. И из дыры несло трупным
смрадом, как будто люди в поисках спасения под землёй нашли лишь
общую могилу.