— Да хватит! — не выдержала я
первая. — Никакой он не гей, — и тут же насторожилась. А мне-то откуда знать,
какая у мужчины ориентация? Мы, можно сказать, с ним чужие друг другу люди.
Может, ему парня как раз и нужно было искать, а не девушку… Бросив
заинтересованный взгляд на ректора, у которого подозрительно дергался глаз, с
искренним интересом переспросила: — Не гей же, да? Если что — я не против. Ваше
дело, с кем в постели…
— ОЛЬГА, — говоря это, он даже
зубы не расцепил, губа опасно дергалась в такт бешено раздувающимся ноздрям.
Пальцы снова сжали пятую точку. Так сильно, что искры из глаз брызнули.
— Ай, мамочки! — отскочив в
сторону, я неуверенно пожала плечами. — Нет, ну, а мне откуда знать? — Прохор
Германович недобро прыснул, делая шаг вперед, заставляя вжаться в стену.
Пораскинув мозгами, насколько позволяло состояние, я вдруг сделала самые
логичные выводы во вселенной: — А почему вас тогда охранник пропустил, а меня
одну не хотел?! Вы что, тут постоянный клиент?
— Потому что это — гей клуб. Сюда
пускают только мужчин. А девушки могут быть лишь «плюс один», — помог мне
разобраться ведущий. — Это написано огромными буквами на входе, вы не видели? —
потеряв ко мне всякий интерес, он снова посмотрел на ректора и чувственно
прикусил губу. — Ну так что, сладенький? Помочь тебе определиться?
Прохор Германович замер, прикрыв
глаза, словно от сильной физической боли. Покачал головой, хватаясь за сердце,
а потом… Не поворачиваясь врезал по носу ведущему. Не сильно, но достаточно,
чтобы тот повалился со сцены.
— ДА НЕ ГЕЙ Я, — взревел тот. То
ли на меня, то ли на ведущего, то ли на людей вкруг.
Толпа недовольно засвистела, даже
пол затрясся под ногами. Кто-то, самый смелый, вдруг выкрикнул:
— Это же гомофобы!
— Пришли сюда поиздеваться над
нами, — добавил второй. И тогда атмосфера вокруг стала совсем тяжелой и
невеселой. Можно сказать, воинственной.
Видимо, Прохор Германович тоже
почувствовал запах жареного, потому что вдруг переменился в лице. За долю
секунды он возник рядом, подхватил меня одной рукой, словно маленького ребенка
— подмышку, — и быстро спрыгнул со сцены, торжественно объявляя:
— Пора заканчивать этот
спектакль.
Бежали мы оттуда, сверкая
пятками… Ну как «мы». Прохор Германович бежал, а я только ножками мотыляла. Да
так неудачно, что впечаталась щиколоткой в дверной проем. И только когда ректор
поставил меня на ноги у дороги, вдруг увидела красный порез и припухшую кожу.