Прохор Германович усмехнулся,
продолжая зачем-то обнимать мою ножку и стоять на коленях у дивана:
— Виолетта Васильевна приболела и
ушла в отпуск без срока давности. Ничего серьезного, но пусть отлежится, —
он многозначительно поиграл бровями, а я задохнулась. — Между нами
говоря: больше женщина не вернется. Я уж позабочусь. Пора ей отдыхать, а не вас
— лодырей — тянуть. Женщина заслужила свою законную спокойную пенсию.
— По себе всех стариков не судят,
она любила работать, а мы любим ее, — выпалила я, и по лицу Прохора
Германовича прошла тень. Он вдруг встал на ноги и навис надо мной, как
скала. Ректор не делал ничего особенного, но стало максимально неуютно.
Как в камере с голодным злым удавом. Желая увести тему, быстро добавила: — С
чего вы решили, что она не вернется?
— Заявление у меня на столе, но
она может и передумать, — сделав краткую паузу, тот с придыханием и явно смакуя
каждое слово отчеканил по слогам: — В любом случае, замены нет, и теперь я —
твой куратор. Кабинет разобран, тут пока будет склад лишних в вузе вещей.
Пульс барабанил в ушах набатом,
не давая услышать собственный голос. Будто проваливаясь в диван, я прохрипела:
— Вы хотели сказать «наш».
Наш куратор… Не мой.
— Нет. Не хотел, — звонкий голос
полоснул ножом по сердцу, выбивая дух. — Я не ошибаюсь, Персик.
— Не надо меня так называть, —
поморщилась я. Много лет назад я по дурости сказала Кристине, что считаю свои
щеки толстыми, и с тех времен сестра начала дразнить меня персиком. Эта
идиотская кличка привязалась еще к родителям, что раздражало еще больше. Но
Прохор Германович произносил это сочетание букв иначе, словно… Перекатывал на
языке дорогое вино. К тому же, он называл меня так совсем по другой причине...
— Тебе нравится, — не спросил, а
именно констатировал он. И прежде чем я успела хоть что-то ответить, гром его
стального баритона разверзся в помещении эхом: — Обычно я не уговариваю
девушек, можешь считать себя особенной.
— Это комплимент? — зачем-то уточнила,
пялясь в пол. То, как он скользил голубыми глазами по мне, сложно было не
почувствовать.
— Нет, — удивил, продолжая
хриплым голосом: — И еще один безошибочный факт: ты не выйдешь отсюда, пока я
не получу подпись.
Глядя снизу вверх на Прохора Германовича,
я против воли вспомнила своих родителей. Когда мне было пятнадцать, они
развелись. Мама уже пять лет состоит в серьезных отношениях с мужчиной из Министерства
образования, а отец нашел себе в пару дочку директора одного очень известного
американского вуза. И это при том, что сам стойко обосновался в Испании и имеет
хорошие связи среди местных учебных заведений.