С губ сорвался рваный стон.
— Правда? — украдкой распахнув
глаза, я буквально споткнулась о тот пожар, что горел внутри мужчины.
Адский и испепеляющий!
— Правда, — Прохор
Германович кратко кивнул, продолжая гладить мою руку. Он словно боролся с
собой: морщился, одергивал себя в сторону, но снова возвращал внимание мне, а
затем на что-то решился. Слишком серьезно отчеканил: — Запомни, что я тебе
скажу сейчас, больше повторять не стану.
— Ммм? — вырвалось с трудом, язык
будто растаял вместе с мозгом.
— Я очень виноват перед тобой.
Принял не за ту, кем ты являешься, и заглажу свою вину так сильно, как смогу. —
Прохор Германович протараторил речь так быстро, как будто она сидела в нем
давно. Оставив краткий поцелуй на ладони, он ненадолго прикрыл глаза и перестал
дышать, затем снова заговорил: — Я больше никогда в жизни пальцем к тебе не
прикоснусь.
— Эмм... Что?! — от удивления
слезы на глазах выступили. Полное ощущение, словно кто-то по голове кувалдой
ударил, — не проходило.
— То, что произошло сегодня в
этой комнате, — ректор нервно обвел пространство указательным пальцем, —
навсегда здесь останется. Запомни, девочка.
— Что именно произошло тут и тут
останется? — растерялась я, начиная нервничать. — Не понимаю. Если вы про
стакан, то я готова купить...
Он выдохнул, кратко откашлялся и
рыкнул:
— Это.
А затем накрыл мои губы своими,
так жадно, что меня словно вихрем унесло в пучину чего-то темного и
таинственного. Никто не окутывал меня таким желанием, никто и никогда не дарил
столько эмоций! Это было не просто соприкосновение губ, а нечто намного больше!
Когда Прохор Германович
отстранился, ударяясь лбом об мой лоб, мне хотелось кричать от переизбытка
чувства. Они накрывали меня удушающими волнами. Я хотела больше: здесь, сейчас,
всегда!
— И, — задыхаясь, продолжил тот
более серьезно. Словно мы были на совещании и секунду назад он едва ли не убил
меня одним лишь касанием губ? — запомни еще кое-что. — Прохор Германович
прочистил горло, выдержав странную паузу, прежде чем добить меня окончательно:
— Я не буду твоим первым мужчиной, Никифорова. И секса у нас с тобой никогда не
будет.
— Но?.. — вдруг вырвалось, хотя я
искренне не понимала: что говорить дальше? Умолять его передумать? Зачем?!
Ректор говорил разумные правильные вещи, почему тогда сердце разрывалось от
боли?