- Наденька,
ты только посмотри, кто к нам пришел!
Тон был
излишне ласковый, лебезящий.
-
Кто?
Голос
матери безжизненно шелестел. От обычной энергии и силы не осталось
и следа. У меня сжалось сердце. Как давно я видел ее последний раз?
Пятнадцать лет назад? Нет… семнадцать. Точнее, это она отказалась
видеть меня. А я не посмел нарушить ее волю. Отец выглянул в
дверной проем и махнул рукой, мол, заходи.
Мать лежала
на кровати, куда больше похожая на страшную копию самой себя, на
восковую куклу, чем на живого человека. Жиденькие седые волосы были
аккуратно зачесаны назад и заколоты дешевым пластиковым гребнем.
Поверх одеяла лежали сухие руки.
Мне она не
обрадовалась.
-
Здравствуй, мама.
Равнодушный
взгляд мимо. Голос стал резким, каркающим.
- Саша, ты
зачем его привел?
Отец
заюлил:
- Ну, как
же, Наденька, он должен был прийти, все же он наш сын.
- У меня
нет сына. У меня никогда не было сына. Я не знаю этого, - она
брезгливо поморщилась, - и знать не хочу. У меня была дочь. А
он…
Она
замолчала, не договорив, и отвернулась. Куда уж яснее – здесь я был
лишним.
- До
свидания, мама.
Я вышел,
свернул в кухню и уселся на табурет возле приоткрытого окна. Обычно
здесь курил отец. Так не будем нарушать традицию. Сигарета сама
прыгнула в пальцы.
Пока отец
успокаивал мать, я успел выкурить две штуки, но легче не стало. Он
пришел какой-то осунувшийся, усталый, погасший. Чиркнул спичкой,
поставил на газ чайник.
- Чай
будешь?
Я покачал
головой, раздумывая, не закурить ли третью.
- А
кофе?
И тут я не
сдержался:
- Папа, ну
ты-то хоть понимаешь, что я здесь не при чем?
Он стыдливо
опустил глаза и пробубнил уклончиво:
- Как тебе
сказать…
Не
раскуренная сигарета переломилась в пальцах, сердце сковал
лед.
Отец
договорил:
- Только в
тот день с Ирочкой был ты…
-
Папа!
Я не мог
поверить своим ушам. Ладно мать. Женские поступки часто лишены
логики. Но отец! Если даже он…
- Извини.
Мне все понятно. Больше не буду вам мешать. Ты тоже можешь считать,
что у тебя никогда не было сына.
Наверное,
это прозвучало жестоко, только отец даже не стал меня
останавливать. Он стоял и дрожащей рукой пытался надеть на чайник
свисток. Я метнулся в коридор, скинул тапки, подхватил подмышку
куртку и… не смог сразу попасть ногой в кроссовок. Глаза застилали
слезы. В голове стучало.
Надо же, а
я считал, что никогда больше не смогу заплакать. Слишком много слез
было пролито тогда - в августе далекого семьдесят восьмого. Слишком
много боли тогда пришлось пережить. Все эти годы я думал, что тот
кошмарный август выжег во мне жалость. Навсегда. Ан, нет! Жаль было
мать. Жаль отца. Жаль себя. Себя, пожалуй, жальче всех.