– Может родители снабжали, может наследство проматывал – мне сие неведомо. Но проблем с деньгами у него никогда не водилось. Квартплату вносил исправно, никогда не задерживал. Одевался по-модному. Ел, как король.…
Я наклонился к Лиде и прошептал:
– Во, Степаныч даёт. Я из неё слова не мог вытянуть. А с ним, гляди, расчирикалась.
– Пора бы уже привыкнуть, – тихо заметила Лида. – Он мастер на такие штуки.
– Только вот с Прасковьей у него вышел облом, – съязвил я.
Выяснив у старухи ещё несколько мелких подробностей, Орлов направился к нам.
– Мы с Лидой пойдём вскрывать квартиру, – сказал он мне. – А ты останься здесь на случай прихода цыгана. Если появится – не спугни. Источай любезность, будь вежлив, деликатен. Говори только об аварии. Попроси подняться к Кулахметову. Мол, нужно проверить целостность вещей. Если откажется – не настаивай. Но постарайся проследить, куда он пойдёт и на чём поедет. Я сейчас позвоню в отделение и попрошу прислать кого-нибудь из «наружки». Оставим тут на всякий случай.
Я послушно кивнул и уселся в кресло. Орлов и Лида зашли в лифт.
За время моего дежурства цыган в доме не появился. Дождавшись обещанного «топтуна», – так мы между собой называли сотрудников отдела по наружному наблюдению, – я сдал ему пост и присоединился к своим напарникам.
Кулахметов был порядочным неряхой. В его квартире царил бардак. Или «ассиметричная композиция с элементами драпировки», как любил говаривать наш острослов Зильберман. Кровать была разобрана, одежда разбросана по углам, в кухонной раковине возвышалась гора немытой посуды, слой пыли на мебели свидетельствовал о том, что последняя уборка производилась здесь более месяца назад.
Никаких записей, проливающих свет на его происхождение и род занятий, мы не обнаружили. Но нас ждала не менее ценная добыча – несколько паспортов на разные имена. После этой находки причастность нашего «клиента» к криминальному миру стала очевидна, как родимое пятно.
Солнце заходило за горизонт. Возвращаясь домой, я не удержался и зашёл во встретившуюся по пути телефонную будку. Мне хотелось внести ясность в свои личные вопросы. Я набрал 7—17—47, но, услышав голос Софьи Павловны, тут же нажал на рычажок. Над моим настроением продолжал довлеть мрак, в котором едва мерцал слабый огонёк последней надежды.