Разговор шел о вещах для Подмосковья неожиданных. Нет, конечно, в кругах эллинистов где-нибудь на Воробьевых горах, и даже с наливкой в граненой рюмке – отчего ей не быть в университетах? – случиться такой беседе не в диковину. И чем крепче наливка и терпеливей сидельцы, тем уместнее кажется обсуждать Элладу, ибо дев и неверных жен там без счета, как и проходимцев мужей, впрочем. Петрович с Филоном бойко и со знанием дела обсуждали древнегреческие легенды, известнее и ярче которых нету в мире. Легко статься, что по ним можно разложить как тесьму на пальцах любую из современных историй, лишь подправив немного имена да сменив горы на город. Разговор обоих сильно увлек.
Время тащилось вслед за солнцем. С труб тянуло дымком. Облака разной величины залепили овцами небо. На порожней яблоневой ветке трепыхалась по сквозняку паутинка, переливаясь шелком. Там же что-то, похожее на воробья, кричало на округу благим матом, едва не лопаясь от натуги.
Петрович запустил в пичугу маринованным чесночным зубцом:
– Кыш!
На секунду воцарилась тишина. Птица не взяла в толк, зачем ей предложили чеснок, переменила с досады ветку и залилась снова.
– Всякая «стория – это пример! Это поучение нам! – Филон ткнул куда-то вверх указательным пальцем и погрузился в тяжелое молчание.
– Что там? Да Бог с ней, пусть трещит, – продолжил монах, проследив взглядом за чесночиной. – Петрович. Не! Всякая «стория – это не просто так. Вот хоть эта… З’лотое руно! Т’понимаешь, что оно есть? Оно есть си-и-имвол. И не зря! Корабль. Море. Харибда всякая и т’му подобное – эт» ж не просто так!
Петрович выловил в банке желтеющий костью патиссон и разлил по рюмкам алый напиток собственного приготовления, зревший в подполе в большой в спотелой бутыли. Уже дважды он ходил к ней, пополняя в кувшине, и теперь думал, как совладать с ногами, чтобы не уронить в третий. Настойка была коварна: ум, вроде бы, чистый, мысли ясны как никогда (если, конечно, наблюдать их изнутри, от первого, так сказать, лица), руки еще куда ни шло, а вот ноги не слушались совершенно.
– А что, П’трович, скор’ль гонец вернется? Д’ша требует пива… И вз’лкал зверь ненасытный! А, шут с ним – п’терплю…
– Он у нас м’льчонка об’зательный, но… слегка приплющенный, – успеем с наливкой обернуться, – ответствовал Обабков о посланном за пивом гонце.