– Привыкай к своей кольчуге, парень, – сказал
десятник, заметив, как я недовольно морщусь, влезая в нее. –
Тебе должно быть в ней удобно. Жаль, вам не провели тренировки в
полном обмундировании, но хоть ходи в ней побольше, двигай руками,
приседай. Тело должно привыкнуть.
Декель плохого не посоветует, так что я терпеливо сносил
неудобства. Впрочем, по сравнению с тем как я себя чувствовал во
время тренировок, пеший марш, пусть и с грузом, не вызывал особых
затруднений. На рассвете нас будили, к этому времени дежурные в
каждом десятке уже заканчивали готовить кашу. После плотного
завтрака шли целый день. На ночлег тысяча останавливалась прямо у
дороги, за два часа до заката.
Все изменилось, как только дорога нырнула в лес. И не отличался
он мрачностью, и даже не слишком густой – рощи, через которые
иногда проходила дорога, были примерно такие же. Обычный, в общем,
лес, с обычными деревьями, тополями, грабами, кленами. Березы
иногда встречались, а иногда – ели. И звуки были обычные, лесные.
Жужжали мухи, стрекотали кузнечики, перекликались птицы. Ветер
листьями шуршал. А все равно ощущение возникало, будто смотрит
кто-то. И ведь не у меня одного такое, вся колонна притихла.
Разговоры отчего-то только шепотом, песен никто не поет. Да и шаги
у многих непроизвольно замедлились. С этого момента порядок
движения изменился. Мы шли плотной колонной по пять человек, обоз
двигался в центре. Большие щиты перекинуты на то плечо, которое
ближе к лесу. Первыми шли помойные, чтобы не отставали по одному и
группами. Дозоры высылать не было смысла, уж этому за год войны
научились. В случае нападения дозорных могли вырезать так быстро и
тихо, что смысл разведки терялся – напрасная трата жизней.
Первые раненые и убитые появились уже к вечеру – среди помойных.
Ни о каких эльфах речи не шло, сработали ловушки. Услышав крики
впереди, я ужасно заволновался, схватил мгновенно вспотевшей
ладонью рукоять меча. Но крики скоро затихли, только кто-то
протяжно стонал. Через две минуты мне пришлось приступать к своим
непосредственным обязанностям – к телеге подтащили окровавленного
человека. Сработала простейшая ловушка – идущие первыми помойные
задели бечевку, искусно замаскированную в траве, и сверху, с
деревьев упало гнилое бревно. Двоих солдат придавило насмерть,
одному острым суком пропороло щеку и раскрошило зубы. Сук
обломился, и солдаты побоялись его извлекать, так и оставив в ране.
В глазах у человека было столько муки и ужаса, что у меня мурашки
по спине побежали. Переживать было некогда, я занялся своим делом и
вообще перестал бояться. Никто и не думал останавливаться на ночь.
Спать в лесу – верная смерть для нескольких десятков солдат.
Впереди, в двух с половиной дневных переходах ждала укрепленная
крепость, если не останавливаться на ночлег, вполне можно добраться
до нее за сутки. Ночью нас дважды обстреляли – погибло двенадцать
солдат, и еще трое перебрались ко мне в телегу. Ехать стало гораздо
интереснее. К утру я был уже довольно сильно измотан – много сил
потратил на то, чтобы поставить на ноги того, первого и одного из
раненных ночью. Двое остальных были ранены серьезнее, им предстояло
прохлаждаться в телеге еще минимум сутки. А за день прибавилось еще
шесть раненых – места на телеге становились дефицитом. Конечно,
никто не стал бы бросать их, когда место на моей телеге кончится,
калечных начнут складывать на свободные места продовольственных
телег. Если и там не будет места, у обозников заготовлено несколько
десятков носилок. Вот только не хотелось бы нагружать и так
вымотанных солдат еще и их ранеными товарищами.