— Хиловат, — констатировал уже мальчик, внимательно себя
осмотрев и ощупав. — Не кормят, видать, басурмане местные. Ну да мы
это поправим.
Подобрав какую-то крепкую на вид палку, ибо без оружия
чувствовал себя голым, Добрыня отправился в местную свою казарму,
по дороге осознавая память пацана и впадая по этому поводу в
бешенство. Опекунов этого Гарри хотелось посадить на кол, что по
мнению Добрыни, мыслью было неплохой. Ну а пока…
Дойдя до места, где обитал бывший владелец тела, убитого
басурманами, Добрыня попытался подумать, что ему не удалось —
голова болела, как с перепою, поэтому он решил, что разберется на
месте. Дверь не открывалась. Добрыня был богатырем, потому в
прежней жизни вопросом, в какую сторону открывать дверь, не
заморачивался, а вот теперь пришлось.
— Что там дитя говорила о колдовстве? — попытался припомнить
мальчик, но не смог, зато припомнился допрос колдуна заморского:
«надо перелить силу в руки и тогда…». Как переливать силу, Добрыня
не знал, потому решил просто представить, что он — не хилый пацан,
а в своем прежнем теле. От могучего толчка дверь улетела куда-то в
глубь дома, и сразу же захотелось трапезничать, потому мальчик
двинулся туда, где, как он знал, в этом доме водилась еда.
— Куда пошел, урод! — уродом Добрыня себя не считал, скорбным
тоже, потому на окрик внимания не обратил. Но тут между ним и едой
встала чья-то туша. Это была очень плохая мысль — не пускать
богатыря к еде, о чем Вернон узнал буквально через минуту, взвыв от
боли в чреслах. Мальчик учел, что телом он хиловат, но помня, что
по мудям достаточно просто попасть… В общем, местный кандидат в
колбасу устроился выть на полу, а перешагнувший через него Добрыня
устремился к еде.
— Ты что натворил! — какая-то баба, живо напомнившая мальчику
Соловушку, выдвинулась на кухню, замахиваясь на него и голосом
выводя трели, продолжавшие напоминать. Добрыня поднял палку.
— Так что, «шоловушка», тебе зубы вопливые повыбить? —
сообразив, что баба — местная нечисть, с которой церемониться не
надо, не Яга чай, Добрыня обращался с ней, как привык.
— Ты что? — баба покраснела, но близко не подходила. Опасалась
богатыря, значить, подтверждая тем самым свой статус нечисти. Но
мальчик пока не реагировал — он изволил трапезничать.
— Надо мне силами колдовскими тело тренировать, — задумчиво
произнес он, жуя внушительный окорок. — А то ведь смотреть
противно… А вдруг басурмане полезут? Эй, нечисть басурманская, ты
полезешь? — ничего не понявшая из речи Гарри тетя кивнула просто на
всякий случай. На каком языке разговаривал мальчик, ей было не
очень понятно, но почему-то страшно.