-
Хорош-шо-о, - довольно протянул Самойский низким голосом. – Покажи себя, детка,
- следующий приказ. – Покажи, как ты меня хочешь.
Гос-споди. Как же я ненавидела, когда
он комментировал вслух, кто бы знал! А ещё сильнее ненавидела собственные
эмоции, поддававшиеся на эти двусмысленные, откровенные фразочки… Мои пальцы
потянулись вниз, я одной рукой отвела в сторону трусики, сильно оттянув, чтобы
не мешали, а другой раздвинула мягкие складки, обнажая розовую, влажно
поблёскивавшую плоть. Сглотнула, не отрывая взгляда от картинки на экране.
Крайне непристойной и пошлой, но, чёрт возьми, возбуждающей, это так.
-
Погладь себя, медленно, - протянул Глеб хрипло, и я едва заметно вздрогнула.
Натянутые нервы зазвенели, мышцы внутри
сжались от одних только слов. Мой палец коснулся скользкой промежности,
медленно, как и просили, провёл вниз, прямо по клитору, и я не удержалась от
прерывистого вздоха. От прикосновения там всё вспыхнуло, тело облило жаром, и
оно подалось чуть вперёд, а мой палец вернулся к чувствительной точке, мягко,
едва касаясь, обвёл. Я уже и не думала, что Глеб на меня смотрит, сознание
окутал туман, и возбуждение рвануло по венам жидким огнём. Словно сквозь вату
услышала тихое шипение в трубке и очнулась от дурмана желания, ненадолго
вынырнув из сладких грёз.
-
А теперь внутрь, Ли-илечка, - тягуче произнёс Самойский, выдохнув в трубку. –
Не торопись…
Ох. Взгляд не отрывался от изображения,
где мой палец медленно входил в тесное, горячее, откровенно мокрое лоно. Я
облизнула пересохшие губы, сдерживая стон, трогая себя уже изнутри. Ощущая,
какая я там гладкая, нежная и очень чувствительная. Мышцы послушно сжались,
втягивая палец, и я выгнулась, проникая глубоко, как могла, и едва не
захлебнулась от острого приступа удовольствия. Боже, хорошо-то как!.. Сознание
снова уплывало, я перестала контролировать себя, скользя пальцем в узком
проходе, а большой лёг на горевший огнём, возбуждённый и набухший клитор. С губ
сорвался тихий, протяжный стон, я запрокинула голову, чуть не выронив трубку –
смотреть на экране, как самозабвенно ласкаю себя, стало невыносимо. Тело стало
податливым и мягким, будто из него убрали все кости, а одежда – грубой и
раздражающей. Напряжённые соски тёрлись о кружево белья, и до дрожи хотелось
освободить их и тоже подарить порцию наслаждения…