Чувствуя, как внутри зарождается крупная дрожь, Штык стряхнул
Хомяка с ноги и крадущимся шагом вышел в коридор. Он не очень
хорошо помнил, как снимал оружие с предохранителя и отправлял
первый патрон из магазина в патронник: все внимание было
сосредоточено на окружающих звуках.
Оказавшись возле баррикады, он направил автомат в сторону
заваленного дверного проема, ведущего на лестницу и замер. С
лестницы больше не доносилось ни звука. Зато теперь ему показалось,
что на другой стороне коридора едва слышно что-то царапнуло по
камню.
Напряжение внутри было таким, что казалось, любой резкий звук
сейчас просто разорвет его на куски. Медленно повернувшись вокруг
своей оси, Штык двинулся в другую сторону, туда, где выход на
другую лестницу перекрывала дверь с замком. В конце концов, раз на
«бойцов» надежды нет, он сам может стрелять вдоль коридора в любую
сторону.
Остановившись перед запертой дверью, он прислушался. Тишина.
Из-за двери не доносилось ни звука, но уверенность, что там кто-то
есть, крепла в нем с каждой секундой. Напряжение постепенно стало
превращаться в хорошо знакомое ощущение какого-то особого
внутреннего окаменения. Слух обострился, глаза стали лучше видеть в
темноте, нос уловил неприятный запах, прямо-таки сочащийся из-за
двери. Теперь он хорошо видел замок и ручку, которые словно бы даже
тускло блестели в кромешной тьме.
За дверью кто-то стоял и тоже вслушивался: теперь Штык был в
этом убежден. Руки с такой силой сдавили цевье и пистолетную
рукоять, что казалось: еще немного и твердый пластик начнет
крошиться под пальцами.
Очень медленно, в несколько приемов, дверная ручка повернулась
вниз. Штык поднял автомат на уровень глаз, а его указательный палец
напрягся на спусковом крючке. С той стороны на дверь аккуратно
надавили. Отчетливо скрипнули, выдерживая давление, дверные петли и
язычок замка. Перед мысленным взором Штыка вдруг расплылась черная
клякса. Сердце билось медленно, с трудом проталкивая густую кровь
по венам.
Совершенно не к месту вдруг вспомнилось, как он вел свою роту в
баню, а рядовой Опанасенко заводил строевую песню. Штык даже словно
бы услышал, как рота откликается на команду сержанта, как низкие
прокуренные голоса вчерашних пацанов, повторяют рубленный на
короткие фразы, припев, как все громче и мощнее ударяет разом в
асфальт почти сотня подкованных «кирзачей».