Неловкость перед Кирой, несмотря на все попытки урезонить
собственную не в меру разошедшуюся совесть, возросла оттого, что
Огнепоклонница-библиофилка ехала чуть позади, а не вровень с
кабиной. Возможно, она это делала, чтобы не мешать мне лавировать
между сопок. А может быть, и нет. Как бы то ни было, когда мы
отъехали от Танаиса километров на десять, я нажал на тормоза.
Кира сразу же подъехала к кабине.
– Кира, я должен с тобой поговорить... – начал я, выглядывая в
окно.
Она приподняла брови и почему-то обернулась назад, словно желая
выяснить, не преследует ли нас кто. День выдался солнечный и жаркий
– как, впрочем, и всегда в этих краях, – и Кира накинула на голову
капюшон, который отбрасывал на лицо густую тень. Выражение лица
трудно было прочесть, но вроде бы оно оставалось совершенно
бесстрастным.
– Ты не держишь на меня зла? – бухнул я напрямик. – За то, что
убил твоего брата? Если намерена высказаться, выскажись сейчас.
Между нами не должно быть недомолвок – у нас впереди долгий путь
вместе...
Кажется, неплохо изложил суть вопроса, подумал я, против воли
вцепившись в руль. Все же нервничал, хотя, по сути, был прав во
всем.
Секунду Кира пристально смотрела на меня. Потом резко
выпалила:
– Ты его не убил!
Наступила моя очередь вздымать брови.
– Прости?
– Мой брат – живучий ублюдок. Мы не видели его смерть – его
унесло течением.
– После удара камнем в висок и быстрого течения не
выживешь...
– Ты сам говорил, что в Поганом поле возможно все.
Я прикусил язык. Верно, говорил – по поводу Витьки. А тело
пацана мы как раз таки видели, и в нем не было признаков жизни. Что
касается Бориса, то его хладным трупом полюбоваться не
довелось.
– Все Отщепенцы сочли, что он мертв, – возразил я не совсем
уверенно.
– Им просто плевать. А я не Отщепенка.
Я помолчал. Знойный ветерок обдувал раны на щеке, чувство было
приятным и одновременно чуть болезненным. До этого момента я не
сомневался, что Борис склеил ласты окончательно и бесповоротно. И
задавался вопросом в стиле сопливой интеллигенции: испытываю ли я
удовлетворение от мести? Нет, удовлетворения я не испытывал, но и
подтачивающий со дня смерти Витьки гнев пропал без следа.
Оставались лишь вина и тоска по другу.
– Ты серьезно считаешь, что он выжил? – спросил я.
– Рано считать его мертвым. Его уже не раз пытались убить. У
нашего племени были враги – племя тех, кто поклонялся духу воды. Мы
прозвали их Речными людьми и воевали с ними. Потом наши победили,
истребив каждого представителя Речных людей... кроме двух, которые
успели скрыться. Это был геноцид, если такой термин применим к
одному крохотному племени, который, по сути, относится к тому же
этносу, что и Огнепоклонники, но имеет другую религию. Эти два
выживших напали на дружину, в которой был Борис, и сумели убить из
засады почти каждого. Бориса сильно ранили – настолько сильно, что
его сочли мертвым. Но он выжил, дошел пешком до наших деревень, а
через год выследил и предал этих двух бедолаг страшной смерти на
Вечном огне...