Впрочем, здесь Лаврентий Петрович первопроходцем не был. Коньяком не пои и икрой не корми, дай только нашим новоиспеченным вождям обгадить прошлое, особенно тем, кто в нем же так искренне учили нас жить. «Уж как мы старались, живота не щадили, – говорят они, глядя с экранов на зрителей ясными, чистыми глазами, – но система была не та, нехорошая была система. А если уж кто-то, где-то порой, то мы об этом и сном не видели и духом не слышали. Хатынка в какой-то занюханной Швейцарии? Это, когда уж совсем припрут к стенке, – то вона же така маленька, шо и говорить не стоит.»
В девственном, первосданном виде монумент простоял не долго.
Буквально через несколько дней рано утром один из жителей села, история его фамилию умалчивает, как впрочем и фамилию того, кто первый заметил схожесть сооружения с известным изделием сантехники, выйдя на околицу, остановился, как вкопанный. Поверх красивых оранжевых букв, наискосок красовалась черная надпись: «Лавруша! Свою Европу засунь в Ж…» Последняя буква в сделанной надписи выглядела настолько огромной и безобразной, что у первого ее зрителя задрожали колени.
Он испуганно оглянулся окрест, повернулся и, нетвердо ступая на ставшие ватными ноги, засеменил прочь. Пройдя десяток шагов помимо воли повернул голову назад. Надпись не исчезла, огромная буква бесстрастно смотрела ему в спину. «Свят, свят, – прошептали его губы, – неужто нечистый постарался?»
Спустя несколько часов народ потянулся к монументу. Богобоязненные старушки увидев надпись истово крестились, а отойдя прочь делились с непосвященными: «Чудо, великое чудо явил нам господь.» К полудню новость дошла до администрации президента. Хорошо зная взрывной характер и мстительность Лавруши, никто не брал на себя смелость сообщить Самому о святотатстве. Долго спорили, но, в конце концов решили проблему мудро, по государственному. Кто еще, кроме кума, должен взять на себя всю ответственность вместе с риском за сложившуюся ситуацию.
Отрядили гонцов. Первого кума нашли быстро, но, как объяснила жена, он вряд ли проснется раньше вечера, поскольку всю ночь изготовлял продукт, а утром его дегустировал. Она даже провела их в комнату. Окна в ней были зашторены, но можно было различить на смятой кровати белесую фигуру в семейных трусах от которой доносился едкий аромат продукта и мощный храп, в такт которому подрагивали занавеси на окнах.