– Пойдем, – сказал Толя-Жопа, не вдаваясь в подробности.
Тревожные звонки из кабинета Момота стали для охраны делом
повседневным, так как визит каждого второго осужденного в санчасть
кончался ими.
Выходя с равнодушным прапорщиком я посмотрел на надпись,
характеризующую майора Момота нелестным образом, поднял кусок
кирпича, зачеркнул слово "вшивый" и крупно написал "стерильный".
Толя-Жопа зевнул и прочитал вслух новый афоризм: "Момот –
стерильный обормот", еще раз зевнул и сказал равнодушно:
– Иди в отряд, дурачина.

Если смотреть "Бриллиантовую руку" наоборот, то
получится история о том, как простой советский гражданин борется с
бандитами, за что получает от милиции награду золотом и
бриллиантами, после чего едет бухать в Турцию, но пьяный падает на
улице и ушлые турки отбирают у него все
драгоценности.
Гоша Бармалей при
всей своей ограниченности был к жизни приспособлен. Методом ошибок
он выработал четкую линию поведения: никому не верить, бить первым
и получать удовольствие пока не отняли. Поэтому он жил не просто
одним днем, но порой и одним часом. Счастливый человек.
Где-то в глубине
души Гоша ощущал себя ничтожеством и боялся, что об этом узнают
окружающие. Поэтому он пил все, что горит. В пьяном виде он
становился уверенным и решительным. Уверенность не синоним с
решительностью. К примеру, Гоша в трезвом виде был решителен в
добыче опохмелки, но уверенности в результате не
испытывал.
Кроме того
Бармалеенко любил нюхать собственный пот. Поковыряет между пальцами
ноги и нюхает.
Мечты его были
односложные и коротенькие: вот откинется (выйдет на волю), поканает
в кабак (зайдет в питейное заведение), накидается от души (выпьет и
покушает), снимет шмару (найдет проститутку) и нахарится вдосталь
(совершит несколько половых актов). А на другой день опохмелится и
поедет выкапывать бриллианты… Дальше Гоша пока не планировал. Но
вот эти четыре фактора в одинаковой последовательности часто гонял
в голове. И чувствовал в себе сжатую пружину не свершенных
действий.
И когда новенький
из инвалидного отряда снес его со шконки ударом в живот и в голову,
Бармалей только и успел ойкнуть и, уже вставая с пола, испытал
радость от возможности кому-то навалять люлей – распрямить эту
пружину.
А хитрому
Овчаренко в образе Профессора только этого и надо было! Его ужасно
раздражало (бесило буквально) то, что в самый разгар становления
первого послевоенного Центрального питомника служебно-розыскных
собак и будущий Школы кинологии, весь такой обласканный начальством
герой МУРа – сыщик (почти волкодав) вдруг стал подсадным на зоне.
Это вообще-то, хоть и негласно, самый низ в иерархии ментов.
Вертухаи и подсадки вообще суки среди вертухаев.