Посёлок мне надоел заранее, еще до
того, как я вышел из длинного деревянного дома, пахнущего теплом и
дымом. Просто очередное место, где все смотрят мимо меня до тех
пор, пока не поймут, что это я – хмурь… если поймут. Ведь даже в
тех местах, где мы с Хрычом уже побывали, не всегда это знают. Того
же похищенного ребенка в северном селении мы искали сами, без
почетного сопровождения, и в результате все восторги достались
Хрычу.
Люди тут выглядят вполне довольными.
Сколько мы ездим по Подкамню – столько я пытаюсь понять, чем именно
довольны все эти люди, живущие на земле варок и работающие на них
же, не имеющие ничего своего. Живут. Рожают детей. Работают.
Умирают. Варки, впрочем, их не обижают, вполне себе ценят: им,
малочисленным, иначе ни за что было не обжить столько земель, не
добывать столько руды, не ловить рыбы, не торговать с окрестными
землями.
Войны, которые десять-пятнадцать лет
назад терзали Полесье, Загорье и Порожки, почти не зацепили
Подкамень. Варок не так уж много, и они слишком дорожат своими
жизнями, чтобы воевать за что бы то ни было. Так что они, в отличие
от всех своих соседей, даже укрепились за это время: беженцы
заселяли и обрабатывали варочью землю, самые бойкие из людей
создали приграничный пояс поселений, откуда гнали в шею мародеров и
прочий сомнительный сброд, что просачивался через пределы.
После череды войн Подкамень еще
больше окреп: разрушений там было немного, восстанавливать почти
ничего не пришлось, зато работа находилась всегда, земли было
вдосталь. А соседние земли, помалу отстраиваясь после усобиц,
нуждались во многих вещах. И эти вещи Подкамень им охотно поставлял
в обмен на то немногое, что еще можно было взять с соседей,
истощенных долгими годами больших и малых войн.
– Тебе не нравится эта история, –
вдруг говорит Хрыч, и я от удивления спотыкаюсь на ровном
месте.
– С каких пор тебя волнует, что мне
нравится?
– Как думаешь, у них всегда столько
стражников на улицах? – спрашивает Хрыч вместо ответа.
Один мрак знает, как часто мне
хочется тюкнуть его по затылку, забрать свой меч и пойти куда глаза
глядят. Сколько можно таскаться на привязи, сколько можно жить по
чужой указке, в конце-то концов?! Годы обучения были пыткой, туго
свернутой в клубок, застрявшей в горле, много лет я мечтал
выплюнуть эту кость – и вот теперь, когда я вышел за стены обители,
меня за собой таскает Хрыч. Как самострел, который достают из чехла
при надобности.