Я спрятал метательные ножи
и поспешил за ним. Гнало вперед не столько
любопытство, сколько трезвый расчет — на постоялом дворе
наверняка полно снеди, а у меня во рту с утра
маковой росинки не было.
Впрочем, все мысли о еде испарились,
стоило ударить в нос тяжелому запаху смерти. Первый труп лежал
прямо за порогом: одному из охранников церковника
размозжили голову чем-то тяжелым. Крови было столько, что
пропитавшийся ею серый плащ показался в тусклом освещении
черным.
Дальше в обеденном зале вповалку валялось
еще шесть трупов: меж перевернутых и порубленных столов
замерли два охранника и четверка плохо одетых мужиков
с дубинками и топорами.
Залетные разбойники? Скорее всего. Местные
смерды тоже, конечно, пошаливают, но напасть на постоялый
двор у них кишка тонка.
Свори прошел к ведущей на второй
этаж лестнице и за волосы приподнял голову лежавшего
на ступеньках парня с перерезанным горлом.
— Вышибала, — узнал мертвеца рыцарь,
отпустил волосы и вытер ладонь о штанину. — Девочка
где?
— Она там, — указал рукой
на одну из комнат зашедший с улицы Карл Арнсон.
— Я прошу вас, будьте помягче с бедным
дитятей...
Свори молча распахнул указанную дверь,
и оттуда тотчас выскочила светловолосая девчонка лет десяти.
Невысокая, с двумя длинными косицами, в доходившем
до колен ситцевом сарафане. Бледная как мел. Обхватив руками
церковника, дочь трактирщика уткнулась в его балахон
и затряслась в беззвучном приступе плача.
Свори понял, что из девчонки сейчас
и слова не вытянешь, и спросил у подпиравшего
стену охранника:
— Как все произошло?
Вместо громилы ответил настоятель арлийского
монастыря.
— Мы зашли с улицы,
и на нас сразу же накинулись, — сообщил
он и усадил захлебывавшуюся слезами девчонку
на стул. Та, спрятав заплаканное лицо в ладонях, тихонько
заскулила.
Отец Густав сунулся было на постоялый
двор, но тут же зажал рукой рот и выскочил наружу.
Его телохранитель оказался слеплен из другого теста
и на свежий воздух выходить не стал. Как
и Эдвин. Мой старый слуга всякого повидал на своем
веку.
Решив не терять время попусту,
я отправился прямиком на кухню. Вот там-то меня
и проняло по-настоящему. И хоть в портовых кабаках
Альме частенько доводилось наблюдать весьма неприглядные
последствия пьяных поножовщин, здесь все было много-много жутче:
именно на кухне налетчики расправились с семьей
и прислугой хозяина постоялого двора. И сделали они это
с какой-то нечеловеческой жестокостью, не пощадив
ни женщин, ни детей.