— Да, господин комендант, — откликнулся из коридора
тот самый ветеран.
— Потом проводи господина экзорциста до камеры его
сиятельства, — потянулся за графином с вином
комендант и поспешил от меня избавиться: — Если
что-то понадобится, обращайтесь к старшему надзирателю.
— Непременно, — все еще не веря в такую удачу,
кивнул я и вслед за охранником направился
на выход. — Непременно...
Камера бесноватого находилась в тюремном подвале. Нет,
вряд ли «подвал» — подходящее слово. Подземелье?.. Тоже
не то.
Вполне возможно, при наличии свободного времени я бы сумел
подобрать название для каменного мешка, запрятанного в самом
дальнем уголке нижнего тюремного уровня, но, честно говоря, сейчас
моим единственным желанием было убраться отсюда подобру-поздорову.
Пока есть такая возможность. Едва разгоняемая чадящими факелами
тьма, пронизывающий даже сквозь плащ холод, постоянно капающая
с потолка вода и невыносимая вонь делали пребывание
в подвале сродни заточению в чреве ледяного змея.
А то и того похуже...
И ладно бы здесь одних бесноватых содержали — так
нет, тут и одиночные карцеры, тут и казематы смертников.
Понятно, что обитатели ни первых, ни вторых апартаментов
здесь надолго не задерживаются, но и пару дней
пребывания в таких условиях без ущерба для собственного
рассудка мог выдержать далеко не каждый. Впрочем, застенки для
душевнобольных особым комфортом тоже традиционно
не отличались.
— И давно он в таком состоянии?
— поморщился я, когда отвечавший за тюремный подвал
надзиратель собственноручно отпер дверь в камеру
к бесноватому. Сделал он это без особой опаски:
открывшийся дверной проем перегораживала добротная решетка. Почти
не ржавая, что по местным меркам — нечто
из ряда вон. Еще и петли маслом смазаны!
— На второй день, как сюда привезли, припадок
приключился. Получается, послезавтра полудекада будет, —
припомнил державший факел Эдмунд. — Сначала решили, умом
повредился, а главный медик ни в какую: одержимость
это. Думали, настоятель монастыря поможет, да только
не взялся он беса изгонять.
— К стулу, говорю, давно его привязали? — уточнил
вопрос я.
Руки и ноги очень худого мужчины лет сорока были примотаны
кожаными ремнями к добротному дубовому стулу, намертво
приколоченному железными штырями прямо к полу.
По всклокоченной бороде текли слюни, черный зрачок растекся
почти во весь правый глаз. Левый глаз был закрыт,
и из него сочились редкие слезинки. На первый взгляд
бесноватый ничем не отличался от какого-нибудь запойного
мужика, но ведь внешность обманчива,
не так ли?