— А! Это! — фыркнул охранник коменданта. — Перед
приходом экзекутора. Господин комендант распорядился.
— С час назад, — уточнил старший надзиратель.
— У меня все отмечено.
— Отпирайте, — тяжело вздохнул я.
— Экзекутор-то чего делал?
— Ходил, смотрел, пальцем в глаз вон залез.
— Надзиратель начал подбирать ключ к замку решетки.
— Еще жег чего-то, только-только вонь выветрилась...
— Пусть жаровню принесут. — Пропустив вперед Эдмунда,
я прошел в камеру и обошел вокруг стула
с бесноватым. Тот на наше появление никак
не отреагировал и продолжил отрешенно качать головой
из стороны в сторону. — Говорил чего
экзекутор?
— Бормотал что-то себе под нос. — Тюремщик кликнул
помощника и повесил кольцо с ключами на пустующий
крюк для факела. — Но ничего путного. Шибко слова умные
были.
— При его разговоре с господином комендантом
вы присутствовали, — напомнил мне Эдмунд.
— Присутствовал, — кивнул я. Но тоже ничего
не понял. Орден Пламенной Длани уничтожал бесноватых
по всей полуночи, а тут вдруг такая разборчивость.
По спине вновь пробежали мурашки. — Этого за что
сюда?
— Заговор против его величества Альберта Второго
учинил, — просветил меня охранник коменданта. Одержимый открыл
второй глаз и зарычал. — Всех на плаху,
а у господина маркиза слишком благородная кровь
оказалась. На пожизненное к нам отправили.
— Понятно.
Присев рядом с принесенной двумя охранниками жаровней,
я вытащил из сумки несколько перевязанных тесьмой пучков
трав и кинул на угли. Перебивая вонь, по камере
распространился едкий аромат полыни, а моментально
закашлявшийся бесноватый вместе с кровью выплюнул несколько
фраз на неизвестном языке.
— Я это... Позовете! — выскочил в коридор
старший надзиратель.
— Факелов пусть принесут! — крикнул ему вдогонку я.
Добавил на угли несколько засохших комочков сосновой смолы,
полпригоршни истолченного листа зверобоя, крапивы
и чертополоха. Этого явно было недостаточно, и, сковырнув
пробку, я поднес к носу маркиза бутылек черного
стекла.
Бесноватого начало трясти, зрачки уменьшились и стали размером
с булавочные головки, а глаза налились кровью. Стул
затрещал, на руках набухли вены, ремни глубоко врезались
в кожу. Казалось, еще немного, и заключенный разорвет
путы, и обеспокоенный Эдмунд несколько раз для пробы взмахнул
короткой дубинкой.